Иван Митряйкин - Поцелуй Ехидны

Влад взял папки и начал их просматривать. Елена, работница канцелярии, дородная рыжая девица, отрешенно попивала чай, по запаху – с какими-то жутко «натуральными» ароматизаторами. И, судя по не-выспавшемуся виду, присутствовала в кабинете лишь телесно.

– Да это не особо важно, – не унимался историк. – Потому как все эти люди стали такими благодаря своим учителям. Это они помогли им стать теми, кто они есть. Педагогика – это наука не о детях, это наука, которая оправдывается в будущем. Взрослого создает учитель в школе. И этот эмчеэсник, и кто-то там еще, не помню, и этот имбецил – все они результат работы педагогов, но он, по-моему, много уроков прогулял.

На фото были ничем не примечательные дети, только какого-то недокормленного вида. Может, такой эффект давали короткие стрижки, почти наголо, или взгляд. В этих взглядах болезни не было, а была какая-то обреченность, раннее понимание жизни. Влад посмотрел первые страницы: задержка психического развития. Предыдущий психолог писала, старая школа. Сейчас такие заключения не пишут. А раньше сплошь и рядом – в основном, детям из многодетных, неблагополучных семей. Дома с ними не занимаются, в школе сплошные прогулы и двойки, родители не могут прокормить столько ртов. И директор школы принимает решение помочь. И тогда у обычного социально запущенного ребенка появляется такая запись. И едет он на казенные харчи. В казенный дом, где периодически еще и одежду выдают из гуманитарной помощи. Да и содержат такие школы, в основном, на деньги спонсоров. Ребенок одет, обут, накормлен. Находится в тепле и под присмотром. И это хорошо. Если государство не хочет, именно не хочет, помогать таким людям, то это хоть какой-то способ облегчить им жизнь.

– Одна из грубейших ошибок – считать, что педагогика является наукой о ребенке, а не о человеке, – продолжал Дмитрий Анатольевич. – Вспыльчивый ребенок, не помня себя, ударил; взрослый, не помня себя, убил. У простодушного ребенка выманили игрушку; у взрослого – подпись на векселе. Легкомысленный ребенок за десятку, данную ему на тетрадь, купил конфет; взрослый проиграл в карты все свое состояние. Детей нет – есть люди, но с иным масштабом понятий, иным запасом опыта, иными влечениями, иной игрой чувств, – это он цитировал Януша Корчака.

Влад был с ним полностью согласен. Но также он понимал, что клоуны на телевидении для того и существуют, чтобы развлекать зрителя или отвлекать его от каких-нибудь более серьезных проблем. Такая разновидность обезьянки, которая гримасничает перед отдыхающими в то время, когда обчищают их карманы. И вот по этой причине он старался телевизор не смотреть.

Пролистал папки с похожим содержимым. Кивнул на прощание Елене и Дмитрию и вышел. Тяжелая дверь отсекла голос историка, как бритвой.

Матвей сидел в кресле, закинув ноги на стул. Пил кофе и морщился, как от зубной боли.

– Голова болит? – пожав ему руку, поинтересовался Влад.

– Нет, просто не выспался. А у тебя как самочувствие? – Матвей улыбнулся.

– Да все слава богу, – вернул улыбку Влад. – Ну что, готов к марш-броску?

– Сейчас чашку помою и поедем. – Матвей поднялся и пошел к умывальнику.

Машина была гораздо просторней, чем у Влада. Тот самый тяжелый приземистый «додж». Американцы, они любят все большое. И хорошая аудиосистема. Из колонок доносился с детства знакомый голос:

Выехать собирались с самого утра, но все как обычно. Пока бумаги, пока кофе, пока поговорить, и когда выехали, то по дороге к школе уже шли учителя. Сейчас воспитатели, которые работают с подъема, сдадут вахту, и начнутся уроки. Воспитатели в это время свободны. Кто на машине, тот едет домой, чтобы не сидеть в школе. Кто-то сидит, пишет планы и отчеты. Превратили профессионалов в бумагомарателей. Вместо непосредственной работы с детьми надо написать тонны бумаг о том, как ты работал с детьми. Все эти филькины грамоты потом подшиваются в папки для чего-то там очень нужного.