Иван Митряйкин - Поцелуй Ехидны

– И при чем здесь Сталин, – не выдержал лекции захмелевший Влад.

– Погоди, – повел рукой Борода, – сейчас всё будет. Бери. – Глухо звякнули граненые стаканы, и он продолжил, даже не закусив: – И эти же люди критикуют, ругают и обвиняют Сталина. Неужели мы так отупели, что не можем провести параллель и соединить такие понятия как Семья, Родина, Вождь, Отец, Власть, Сталин? Все везде одинаково, что в большой семье, что в маленькой человеческой. По нашим человеческим меркам прошло уже очень много времени с создания Советского Союза, да и с развала тоже. А вот с точки зрения Истории, с высоты Времени, мы дети… нет, не дети – подростки, которые выросли в большой и не всегда дружной семье. Это я сейчас и про бывшие республики, и про особо «умных» противников Иосифа Виссарионовича. Смотри, – Борода махнул рукой, опрокинув стаканы, но даже не заметил этого, – был отец, создавший эту семью. Именно создал, отбив ее у врагов и объединив этих сирот, усыновил и дал свою фамилию. В семьях бывает по-разному, тебе ли не знать. И в этой некоторых детей периодически пороли ремнем, но в те времена выпороть непослушного ребенка считалось правильным действием и никого это не удивляло. И все гордились своей семьей и своим отцом. И поротые, и не поротые. Но вот детки подросли на родительских харчах, получили хорошее образование за родительский счет и как итог решили жить отдельно, отгородились границами и сразу почему-то вспомнили тот родительский ремень. И начали кричать, что отец-то наш был плохой, он нам запрещал пить стеклоочиститель, торговать наркотой, прославлять и защищать терроризм, барыжить, мешал деградировать. Он нарушал наши права. И все сразу же забыли, что только благодаря ему они сейчас живы и здоровы. И вроде бы отделились, живите, хрен с вами. Но подросток, он на то и подросток, что умом еще не крепок, он ищет виноватых в своей подростковой незрелости и пробует самоутвердиться, повышая голос на тень того, на кого и взгляд поднять боялся. И это ведь относится и к бывшим нашим сестрам-странам, и к соседям, и к людям, и… – Борода горестно махнул рукой и закурил. – Заболтался я с вами что-то. Пойду обход сделаю. Может, еще зайду, а может, и нет. Ты, парень, на территорию не ходи, в темноте опасно, ноги можно поломать, а то и голову. Яма на яме.

Борода встал и направился к двери. Спина его сгорбилась совсем уж по-стариковски. Было видно, что он устал, очень устал – и не от работы. Скрипнула дверь, наступила тишина. Только сопел задремавший Корнил, да было слышно, как по трубам в сторону школы уходит нагретая вода.

Влад вышел из котельной и жадно вдохнул свежий воздух. Он был в корне не согласен с размышлениями Бороды, но спорить, доказывать и переубеждать кого-то было не в его привычках. Как там у Эвелин Холл в ее книге-биографии Вольтера: «Ваше мнение мне глубоко враждебно, но за ваше право его высказать я готов пожертвовать своей жизнью». Все правильно, это его мнение, его правда, и она имеет право на жизнь. Забыть.

Он переключил внимание на светящееся окно. Свет казался не совсем правильным для аквариумов и террариумов. Остатками трезвого мозга Влад понимал, что ничего не знает о террариумах, да и аквариум видел пару раз и то издалека. Но пьяная часть мозга уже включила Шерлока Холмса и начала искать какой-то мотив. Что-то ему казалось неправильным. Хотелось каких-то действий. Немедленно.

Темнота была сплошной. Это когда в городе выходишь на улицу то темнота игрушечная, всегда где-то что-то светится. Даже если не над тобой, то все равно неподалеку есть свет. А здесь темнота сплошная. Светятся прямоугольниками, где еще есть стекло, а не фанера, окна котельной, а за ней тьма.

Но Влада это уже не могло остановить. Вперед. Он смело шагнул в сторону спального корпуса и растянулся на пожухлой траве. Матерясь сквозь зубы, поднялся и, ощупывая пространство перед собой руками, направился к школе. Наконец-то ноги почувствовали под собой асфальт, Влад пошел увереннее, но руки не опустил. Не доходя шагов двадцати до школьного здания, он поднял глаза. Окна были темными, настолько темными, что не поймешь, где окно, а где стена. Попрыгав на месте со словами: «Надо меньше пить», он повернул к центральной дорожке.

«Не могло же мне привидеться!»

Внутренний Шерлок требовал обойти все вокруг и проверить, что здесь за этюд в багровых тонах.

И тут он замер. В одном из окон спального корпуса что-то мелькнуло. Влад всмотрелся в окно – и вот, да, еще раз. Еле заметная голубая вспышка мелькнула в окне, и снова наступила темнота.