В свою очередь подобная, пусть и дальновидная, неспешность Пожирающих Печень позволила мудрому вождю Пу-Отано, Приручившему Гром, выиграть время, чтобы учредить братство Смотрящих в Ночь – должность для самых храбрых мужей племени.
Должность Смотрящего в Ночь не была до той критичной степени важной, как у освободителей Отца на карьере. Не была настолько почетной, как у воинов и особенно у личной гвардии вождя. Она не была у всех на виду и почитаема простым, вечно голодным и уставшим людом, как у сеятелей, гончаров, ткачей и кожевников. Она не приводила в восторг, как плоды воображения мастеров среди резчиков по кости, и она даже не вызывала облегченный возглас пересохшего горла, который часто приходилось слышать водоносам. Но эта должность была необходима. И соплеменники, помнили они об этом или уже давно позабыли, в ней остро нуждались. Это ясно читалось по глазам тех, кто нес дозор.
Те, кому удавалось из подсобников – их именовали Ждущими Закат – достичь гордого звания Смотрящего в Ночь, выглядели понуро, необычайно серьезно, надломлено, как освободители Отца с грузом железной руды на плечах, но груз этот был невидим. Поговаривали, что такими их делают столкновения с теми, от кого они защищают границу. Враждебное племя Пожирающих Печень было столь бесчеловечным, что всего после одной встречи с его представителями глаза выжившего Смотрящего в Ночь менялись навсегда.
Этот тяжелый, надорванный взгляд еще в самом детстве настолько потряс Ачуду, что он уже тогда навсегда решил для себя, кем хочет стать. Этот взгляд был полон ответственности и он подчеркивал – не хуже церемониальных пестрых раскрасок на лице их духовного лидера Матаньяна-Юло – важность службы Смотрящего в Ночь. Ачуда хотел доказать всем, что готов ее понести.
А еще такой взгляд был у его отца. Но не от столкновений с каннибалами, а сразу после смерти матери. Ее гибель необъяснимым образом разрознила отца и сына. Жигалан с безразличием отнесся к выбору Ачуды встать на границе племени с копьем в руке. Он даже помог ему вступить в тренировочный лагерь, где набирали исключительно мальчишек и только из полных семей. Объяснялось это тем, что в полноценных и любящих семьях с самого начала прививали чувство ответственности, дисциплины и заботы о своих, чего нельзя сказать об одиночках и сиротах, которые привыкли думать лишь о собственной шкуре. А все Смотрящие в Ночь, включая Ждущих Закат, были братством, где каждый был поглощен ответственностью за своего собрата и всегда должен быть уверен, что сможет обвиснуть на его плече в трудный момент.
Ачуда не был из полной семьи, но его отец был воином племени. А перед воинами, по громогласному предписанию вождя, в племени должны были открываться любые двери – о чем соплеменники кисло подшучивали меж собой, мол, пусть тогда воины вламываются в дома зажиточников, что выстроились подле Скального Дворца и огородились от остального поселения разделительной стеной из кирпича. В их состоятельных мазанках были двери – из пихтовых досок на железных петличках и засовах. Считалось, что такие двери находятся под защитой самого Отца, ведь в них присутствовала его частичка. Большинство же, жившее по ту сторону разделительной стены, такой роскоши себе позволить не могло, а у некоторых жилищ не было дверей вообще – хорошо, если вход притворялся циновкой, сплетенной из кожуры изобилующих в племени кукурузных початков.
Дверь из желтой сосны содрогнулась от мощных ударов, заставив Ачуду схватиться за древко своего копья, которое он в последнее время использовал вместо подушки из хвойных игл.
– Ачуда, ты еще здесь? – раздался крик его друга, Ориганни. – Я знаю, что здесь, скорее выходи!..
Ачуда украдкой высунулся в маленькое окошко, служившее больше бойницей, что открывало вид на дверь с уличной стороны. Его друг был обращен к нему спиной, старательно прикладывая ухо к створке. Ориганни был высоким, с коротко обрубленными волосами, с узкими юношескими плечами и щуплой грудью, но с сильным и довольно волевым для его лет подбородком. Бесшумно просунув руку с копьем, Ачуда с силой ткнул тупым концом друга под лопатку.
Ориганни вскрикнул и резко развернулся. Его копье, описавшее полукруг, со свистом опередило взгляд, которым он нащупал Ачуду. Но тот легко блокировал удар и усмехнулся.
– Солнце едва встало, а ты уже соскучился по боли?
– Ты, клятый койот, – огрызнулся Ориганни, пытаясь свободной ладонью дотянуться до горящей от тычка лопатки. – Только и можешь, что со спины. Лицом к лицу ты всегда промахиваешься. Как я могу соскучиться по тому, чего от тебя все равно не дождешься?
Читать дальше