Екатерина Дереча - Дитя Ириса. Фильтр

Несмотря на мою показную смелость, я всё ещё не могла понять, кто же я. Кем была до обнуления. Они стёрли мою личность, уничтожили прошлое, а сейчас пытаются контролировать настоящее. Я схватила зеркало, собираясь не то отшвырнуть его подальше, не то поставить обратно на тумбочку.

Руки почти не дрожали, я крепко сжимала тонкое стекло, отражающее белую стену позади меня. Интересно, этот псих сломал мне нос, или я отделалась парой синяков? В зеркало я заглядывала не часто, но теперь уже не пугалась собственного отражения.

На меня смотрели всё те же невероятно яркие фиолетовые глаза, опушённые позолоченными ресницами, с вытянутым продолговатым зрачком. Ни у кого в Фильтре я не видела такого. Ни у пациентов госпиталя, ни у охранников. Даже у отца были обычные – голубые с синей окаёмкой, с нормальными круглыми зрачками.

В зеркале отражалось моё лицо – бледное, худое, с острым подбородком и высокими оцарапанными скулами. Прямой и узкий нос на кончике немного сплющивался, переходя в широкие ноздри. На переносице красовался заживляющий пластырь, а лоб был густо обмазан жёлтой мазью – всё же неплохо меня приложил тот парень. Верхняя губа, которая была чуть больше прикушенной нижней, придавала лицу растерянное, обиженное выражение. Ну, могло быть и хуже…

После приступов, к счастью не слишком частых, мной овладевала невероятная усталость. Доктор Вернео предупреждал, что любая нагрузка – физическая или психологическая – провоцирует их. И я поверила в это после того, как моя голова чуть не разлетелась на части от одних лишь попыток вспомнить хоть что-то из прошлого. В первый раз я даже не могла поднять ложку с едой, пришлось питаться пару дней через трубочку.

Я откинула простынь и посмотрела на белую больничную пижаму, скрывающую ноги. Чтобы спустить их с кровати понадобилось такое усилие, что я совершенно ослабела. Голова закружилась, когда я попыталась сделать шаг, держась за кровать. Это ведь совсем не сложно… просто передвигать ноги и всё! Только-то и нужно – добраться до стены.

Когда я рухнула на твёрдый пол, из глаз брызнули слёзы, но я попыталась встать. Ничего не вышло. Схватившись за край кровати, неуклюже попыталась подтянуться. Пот катился по спине, в висках пульсировало от напряжения. Ещё немного… почти получилось. Рука подвела меня, и я снова оказалась на полу.

– Что у нас тут? Девочка решила немного погулять? – и надо же было именно в этот момент кому-то зайти в мою палату. За фразой последовал короткий смешок, и сильные руки подхватили меня.

– Ну вот. Скажи, оно того хоть стоило? – сквозь слезы я разглядела Эдну Уайт, сиделку, упрямо сжавшую сухие губы.

Казалось, она специально сжимала меня всё сильнее, чтобы доставить ещё больше боли. Эдна рывком подняла меня с пола, и грубо бросила на кровать. Вообще-то, она была даже симпатичной. Стройная, если не считать слишком широких для её комплекции бёдер. Белоснежный колпак с эмблемой госпиталя немного съехал набок, пока она поднимала меня, и из-под него выбивались русые пряди, чуть тронутые сединой. В серых глазах сквозило равнодушие. Да уж, Хейзел мне нравилась гораздо больше.

– Угу… определённо… – прошептала я, еле сдерживаясь, чтобы не закричать от боли.

Сиделка что-то ввела в катетер на моём предплечье, и головокружение прекратилось. Я осторожно спустила ноги с кровати, ожидая новой вспышки боли, но её не было. Осторожно, цепляясь за руку Эдны, я добралась до двери. Как хорошо, что я могу самостоятельно передвигаться, и не придётся снова разъезжать по госпиталю на ужасной скрипучей каталке для немощных.

Опираясь на медсестру, я добралась до столовой, в которой слышались тихие голоса и не очень аппетитно пахло едой. Посреди полупустого зала стояли продолговатые пластиковые столы, за которыми сидело несколько пациентов госпиталя. На небольших подносах перед ними стояли тарелки с чем-то, очень напоминающим уже пережёванную еду.

Пока я размышляла, настолько ли я голодна, чтобы снова это есть, Эдна подтолкнула меня к свободному столу и плюхнула на него такой же поднос, заполненный едой. Небольшая, приплюснутая с одного бока, булочка, обсыпанная мелкими зёрнышками; тарелка с пюреобразным зелёным варевом и стакан морса, в котором плавали сморщенные синтезированные ягоды.

Я ковырялась в тарелке, переливая из ложки подозрительную жижу обратно, так и не рискнув попробовать. Булочка оказалась тёплой и, на удивление, вкусной, с хрустящей корочкой. Морс я выпила весь, сплюнув попавшую в рот кислую ягоду – ну и гадость!