Геннадий Тарасов - Облако возмездия

– Ну, почему? Все мне интересно. Я сама молчу, но послушать люблю.

– Уверяю тебя, она слушает очень внимательно и на ус наматывает. Не на ус, ладно, – на корочку записывает. Потом, этсамое, еще убедишься. И удивишься.

Разошлись довольно поздно. С учетом того, что впереди предполагалось еще больше суток пути, это было не критично. То есть, все равно ведь валяться, отсыпаться, скучать, пытаться перехитрить тянущееся медленное время, вынимающее душу своей зацикленностью на скорости и расстоянии. Расстояние огромно, скорость невелика – что тут можно изменить? Ясно, что любая причина отвлечься от вплавленного в сознание циферблата будет в радость. И, наверное, завтрашний день пройдет в таком же отвлечении. А что, есть разве другие предложения?

Такая вот дорожная радость. Такая дорожная песня.

Феликс сидел на диване в своем купе и, не мигая, смотрел в клубящуюся тьму за окном. Выпито было не так много, а для него, считай, и вовсе пустяки, поэтому хмель, если и влиял как-то на сознание, так лишь настраивая на задумчивый, философский лад.

Что ему виделось там, в темноте? Непонятно. Какие-то образы выплывали, разворачивались и ускользали обратно, но из какой тьмы они были пришельцами? Из какой реальности? Феликс подозревал, что все плод работы его воображения, но не был уверен в том до конца. Да, так оно у него работало, воображение, в любом состоянии, непрестанно. Генерировало контент, рождало что-то, не испытывая сопутствующих мук. По большей части, вхолостую, но иногда выдавало на-гора истинный шедевр. Что бы он ни рассказывал другим, сам-то знал, что без таких шедевров писателя просто нет, не существует, а чем их больше, тем лучше и значительней писатель. Значит, прежде всего, зависит он от собственного внутреннего мира. Загвоздка в том, что надо неусыпно стоять на страже личного сознания, и едва проявится в нем что-то значительное, интересное, оригинальное, немедленно тем завладеть, не дать сгинуть обратно, не позволить пропасть, раствориться в изначальной безответной тьме. Это тоже большая, едва ли не главная часть писательской работы. Одному лишь Богу известно, сколько замечательных мыслей, сколько удивительных образов оказалось упущено и утрачено навсегда, из-за того, что писатель не успел или поленился вовремя среагировать и зафиксировать бродячую искру гениальности надлежащим образом. Лучше и надежней, разумеется, письменно.

Так, раздумывая о нелегкой своей судьбе, он просидел не менее получаса. Навскидку, а может и больше. Он никуда не спешил, за временем не следил, но был не прочь пройтись по краю своего одиночества. Заглянуть туда, задохнуться от клубящегося холода, зависнуть, балансируя, но не сорваться. Такой он рисковый во всем. В вагоне не ощущалось никакого движения – кроме шума раздираемого пространства вовне и стука колес под ним. Тут Феликс подумал, чего ему хочется больше, завалиться спать или напиться перед тем чаю? Чаю хотелось больше. К тому же, он был не прочь снова увидеть стюардессу. Интересно, как она выглядит без своей красной шапочки? Тем более, без форменного кителя, ведь, наверное же, она его снимает в ночное время. Не говоря уже про остальное. Он вдруг вспомнил, что нигде не встречал ее с того момента, когда она последний раз заглянула в его купе. И после не видел, не замечал, даже когда из ресторана приносили и раздавали горячее. Что тогда она говорила? Какой-то пустяк. А он предложил ей почаевничать вместе. Как же он забыл такое?! Как он мог забыть!

Он поднял свое большое, от величины неуклюжее тело и вытолкнул его из купе. В коридоре было пусто. Можно было бы написать: торжественно пустынно, что являлось правдой. Высокий узкий коридор, освещенный вереницей матовых светильников, казался прорубленным сквозь породу мрака проходом, который не просто так проход, а имеет значение. Еще большее значение имеет выбор, в какую стороны идти, по или навстречу движению. Нетрой не сомневался, по обыкновению, пошел навстречу. Собственно туда, где располагалось купе проводников.

Он нашел его быстро, и вошел в него легко. По той простой причине, что купе стояло распахнутым настежь. Ни самой проводницы, ни каких-либо ее вещей – вообще каких-то ее следов – в купе не обнаружилось, что Феликса озадачило и насторожило. Что за черт, подумал он? Где она? Где все? Ответов не было.

Зато был кипяток. Он заглянул в шкафчик, нашел там заварку, сахар. Там же взял стакан в подстаканнике и заварил себе чай. Подумав, выгреб из кармана мелочь и бросил ее на стол – тем более, что кучка монет на крахмальной скатерке уже лежала. Видимо, и до него кто-то тут хозяйничал в одиночестве.