Владимир Атомный - Школа Высокого боя – 1. Ничтожный

Гаврыла был у мамки девятым выжившим по рождению, двеннадцатым вообще и восьмым среди братьев. Отец работал в глубинных угольных шахтах, но уголь добывал не простой бурый, а самый настоящий антрацит.

Мать, когда позволяло пузо, подрабатывала в семье барина-водняка. Место было хорошим, так что Гаврыла даже умудрялся подкармливать Бориса, хоть ртов в семье и так хватало. Борьке немного не повезло и, прежде всего, с характером. Батька погиб в обвале, а мать прислуживала в клане Огня, где терпела всяческое унижение и побои, потому, как только не стало мужа, бросилась в шахту. Шестеро детей враз осиротели. Ясное дело, всех определили кого куда. И пусть это большое горе, но худа без добра не бывает – они не попали под гнёт к огнякам. Сейчас прислуживают или работают на других клановских господ – что хорошо. В клан Огня никто не хочет, но разве ж они кого отпустят просто так? Вот и случилось невольное благо.

Все кое-как прижились, один Борис только ершился. Его и воспитывали, и розгами секли – всё одно. Так и вырос неприкаянным. Гаврыле мамка часто говорила, что якшания с Борькой до добра не доведут, но разве можно друга обижать из-за такого? Вот и повелась дружба.

С Орлёнком их свели трущобы. Тот слонялся неприкаянным, вечно его задирали и, однажды, Борис не выдержал, да и навалял обидчикам. С тех пор их стало трое. У Орлёнка старшие все в челядинцах ходят. Их пристроили кого куда, а младшего как-то не срослось. В семье он тоже натерпелся осуждения, вот и слонялся по трущобам, словно сирота. К Отщепенцам не взяли, хотя он как раз им под стать. Гаврыла долго пытал друга, что за причина такая, потом Орлёнок что-то шепнул ему на ухо, Гаврыла весь покраснел, да и остался с ртом открытым. Борису же дела до тех причин не было.

Отличительной чертой Орлёнка было знание всех возможных лазов, дорог, прорех. Чего не спроси – ответит, а если поддеть, мол, а чего там делал, воровал, поди, то он тут же замотает головой и честным словом подкрепит. Само запоминается, говорит.

Срослись ребята тоже сами собой. Вот и дежурили в бараке Моха, дожидаясь, когда дружок очнётся.

Лекарь ничего про тяжесть травм не говорил. Просто гонял ребят то за водой родниковой, то за травами, то грибы просил принести с нижних шахтных ярусов. Орлёнок так забегался, что едва сунув в морщинистые руки розовые шляпки, тут же бухнулся спать: чумазый, с ссадинами и разбитой губой. Оказалось, упал на натёчной скользине.

Гаврыла приходил раз в день и помогал Моху ухаживать за мятежно дышащим Борисом. У того был жар и пару раз начинался бред. Лекарские настойки глотал исправно и потому друзьям казалось, что дело идёт к исцелению. На самом же деле Борису досталось настолько крепко, что сгинул бы, да помешало чудо, о коем он узнает намного позже.

Очнулся на третий день ближе к вечеру. Слабый, что едва родившийся жеребёнок. Хотел с лежанки подняться, да только простонал и с трудом ухватился за болящий бок.

– Шило в гузно колит тебе? – рявкнул Мох. – Лежи как лежал.

Борис только прохрипел, силясь что-то сказать.

– Дарова, – осклабился Гаврыла, – есть хочешь? У меня картоха есть.

– Сгинь во тьму, колобок! – зыркнул Мох, на миг отвернувшись от стола со склянками, банками и прочем непонятным инвентарём. – У него от твоей картошки живот свернётся, и подохнет Борька. Бульон на мясе нужен.

– Всё сошмякано, дяденька, – развёл руками Гаврыла.

– У меня тож нету, – оповестил на всякий случай Орлёнок, хотя и так всем понятно, что нечего с него брать.

– Сами выкручивайтесь, – категорически отозвался Мох и снова отвернулся к столу.

Друзья переглянулись, а Борис успел заснуть, потому не услышал предложения Орлёнка. Немного поколебавшись, Гаврыла согласился, что сейчас это лучший вариант и они вдвоём помчались добывать мясо.

Уже скоро вернулись довольные, гыгыкая от своей затеи. Каждый в руках держал по здоровенной пещерной крысе. Мох покосился, хмыкнул, да указал, где взять подходящий казан. Потрошить тушки пришлось Орлёнку, как самому бывалому в вопросах крысятины. Он умело отсёк головы и предостерёг Гаврылу от их варки – сильно горчат. А вот хвосты наоборот самое любимое Орлёнком в крысах – если хорошо выварить, спустить шкурку и подсолить, становятся мягче и приятно хрустят.

Вскоре барак наполнился необычным ароматом. Для господ с Верхнего Киева он бы показался тошнотворным, но не стоит забывать про царящий в бараке смрад, и привыкшие ко всему трущобцы только возрадовались. Гаврыла смотрел на плавающее в воде мясо и облизывался. Дома бы по шее получил за подобное, всё же до крыс люди доходят только в самый неурожайный год, но вообще-то он совсем не дурак пожрать, хоть бы и пещерку.