Хендрикс кивнул.
— Да-а, проблема… — Руди допил чай из треснутой глиняной пиалы и снова наполнил ее из ржавого чайника. — Некоторое время мы будем здесь в безопасности… Но оставаться здесь вечно мы не можем — тут нет ни пищи, ни снаряжения.
— Но если мы выйдем наружу…
— А если мы выйдем наружу, они нас сразу же прихлопнут! Или… чуть погодя. По крайней мере, далеко мы уйти не сможем. На каком расстоянии отсюда ваш командный пункт, майор?
— Думаю…
— А что, если они уже там? — Эпштейн нетерпеливо вскочил. — Что тогда?
— Ну, тогда нам придется вернуться назад. Дай бог, чтобы эта прогулка закончилась для нас благополучно, — невесело рассмеялся Руди.
Хендрикс прекратил ходить из угла в угол.
— Как вы думаете, велика ли вероятность, что они уже в американских окопах?
— Трудно сказать. Мне кажется, довольно велика. Нельзя забывать, что они превосходно организованы. Они точно знают, что следует делать. Стоит начать одному, как его примеру следуют остальные. Это напоминает нашествие саранчи: они тоже вынуждены двигаться не останавливаясь и как можно быстрее. Их успех зависит от быстроты и неожиданности. Они успевают ворваться в бункер еще до того, как у кого-то возникает хоть малейшее подозрение.
— Понятно… — пробормотал Хендрикс.
Во второй комнате зашевелилась Тассо.
— Майор?
Хендрикс отодвинул полог.
— Что?
— У тебя осталась еще хоть одна американская сигарета?
Хендрикс вошел в ее комнату и сел на деревянный стул, стоявший напротив кровати. Он тщательно ощупал свои карманы, но ничего не нашел. Виновато разведя руками, он сказал:
— К сожалению, все скурили. Если бы я знал, что такая женщина умирает без американских сигарет…
— Очень плохо, что кончились, — перебила его Тассо.
— Кто вы по национальности? — тут же поинтересовался Хендрикс.
— Француженка.
— Но как вы сюда попали? Пришли вместе с армией?
— К чему это вам?
— Просто из любопытства.
Он внимательно присмотрелся к ней. Она была без шинели, та валялась на койке у нее в ногах. Лет ей было от силы двадцать. Тонкая. Длинные волосы разметались по подушке. Она молча смотрела на него. Глаза ее были темными и большими.
— Что это у вас на уме, майор? — подозрительно спросила она.
— Ничего особенного. Сколько вам лет?
— Восемнадцать.
Она продолжала внимательно следить за ним. На ней были русские армейские брюки и гимнастерка. Ужасного цвета форма — что-то вроде светло-зеленого. На поясе у нее висел счетчик Гейгера и подсумок для патронов. Медицинский пакет был пристегнут с другой стороны.
— Вы состоите на службе в армии? — спросил он.
— Нет.
— Тогда почему же вы носите эту форму?
Она пожала плечами.
— Мне ее дали. Надо же хоть что-то носить…
— Сколько… сколько вам было лет, когда вы очутились здесь?
— Шестнадцать.
— Такая молодая?
Глаза ее внезапно сузились.
— Что вы хотите этим сказать?
Хендрикс потер подбородок.
— Ванта жизнь была бы совсем иной, если бы не эта чертова война. Подумать только, вы попали сюда в шестнадцать лет! Неужели вы всю жизнь мечтали о таком?
— Но ведь нужно как-то жить!
— Только поймите меня правильно, Тассо. Я не собираюсь читать вам нравоучения.
— Ваша жизнь, майор, тоже была бы совсем иной, если бы не эта война, — пробормотала Тассо. Она нагнулась, развязала один из башмаков и сбросила его на пол. — Майор, вам не хотелось бы пройти в другую комнату? Я бы с удовольствием вздремнула.
— Похоже, что перед нами скоро возникнут проблемы. Ведь нас здесь четверо. В таком помещении чертовски трудно жить вчетвером. Здесь только две комнаты?
— Да.
— Какой величины был этот подвал сначала? Он был больше, чем сейчас? Есть ли здесь еще помещения, пусть даже заваленные обломками? Мы могли бы их расчистить.
— Может быть. Точно не знаю. — Тассо распустила пояс и, растянувшись поудобнее на койке, расстегнула гимнастерку.
— Вы точно уверены, что у вас больше нет сигарет?
— У меня была с собой только одна пачка.
— Очень плохо. Может, если добраться до вашего бункера, мы могли бы найти еще. — Второй ботинок упал на пол. Тассо потянулась к выключателю. — Спокойной ночи, майор.
— Вы собрались спать?
— Именно.
Комната погрузилась в темноту. Хендрикс встал, нашарил полог и прошел на кухню.
И застыл, сжавшись в комок.
Руди стоял у стены. Лицо его было бледным, рот то открывался, то закрывался в немом крике. Эпштейн стоял перед ним, скаля зубы и держа на изготовку атомный пистолет. Ни один из них не шевелился. Эпштейн с искаженным лицом крепко сжимал пистолет. Руди, бледный и онемевший, стоял у стены с поднятыми руками.
Читать дальше