Урсула Хелен - Богиня забвения

– Откуда вы знаете эту считалку?

– Ее тут все знают.

Оз разочарованно опустил голову.

– Мне в детстве старший брат говорил, что сам ее придумал. Для меня.

– Эх, обманул простодушного ребенка! Где он сам-то теперь, твой брат?

– Не знаю. Он ушел из дома, когда мне было восемь.

– А теперь тебе сколько? Лет тринадцать?

Оз еле сдержался, чтоб не крикнуть.

– Пятнадцать, – процедил он сквозь зубы.

– Так и есть, я почти угадал. Впрочем, когда ты так строго смотришь, то выглядишь гораздо старше. Я, кстати, Чак, – сосед протянул мальчику костлявую худую руку.

– Оз.

– Рад знакомству. А теперь, с твоего позволения, я бы хотел немного вздремнуть.

Чак натянул шляпу прямо на нос и тут же захрапел. Оз тяжело вздохнул. Все эти разговоры так утомили его, но, с другой стороны, напрочь лишили сна. Мальчик долго разглядывал причудливые бусины на шляпе у Чака, тщетно пытался отвлечься от дурных мыслей. Еще он пытался всеми силами подавить чувство голода, но живот аж сводило от боли. «Дурак, Оз, простофиля! Выбросил мешок в колодец, а еду, которую бабушка приготовила, не забрал с собой!» – корил себя мысленно мальчик. Он поводил глазами, но не увидел ни водителя Тома, ни второго мужчины в форме. Он не знал, у кого можно спросить про еду. Затем Оз приметил на столе печеные лепешки, завернутые в платок. Он стал медленно продвигаться между людьми на полу. Только мальчик протянул руку, чтобы оторвать кусок лепешки, как кто-то грубо схватил его за запястье.

– Воровать решил? На чужое позарился? Хочешь лишить детей последнего куска хлеба?

– Простите, я не хотел, я просто очень голоден.

И Оз посмотрел на мужчину с исполинскими ладонями: глаза его блестели, как у хищника, лицо было небритым, губы красные, цвета крови, такие же красные щеки, ноздри раздувались от негодования. Рядом с ним сидела женщина с младенцем на руках и с ужасом смотрела на мужа. Тихим шепотом она взмолилась: «Отпусти его».

– Свое иметь надо, а не воровать у других, – сказал мужчина и пустил руку Оза.

– Мое все в мешке осталось. Мешок в колодце, – ответил мальчик, потирая запястье.

– Ну и дурак! Зачем еду выбросил?

– Я не подумал, – виновато сказал Оз и добавил после паузы: – У вас ребенок грудной, он хлеб не ест.

Но мужчина только замахнулся на него кулаком и процедил сквозь зубы: «Поколочу!». Не решаясь продолжать разговор, Оз отполз обратно на свое место. К удивлению мальчика, Чак не спал и внимательно наблюдал за этой сценой все время.

– Вот, держи. Тут у меня есть хлеб со свининой, – и Чак протянул Озу кусок хлеба, а сверху положил тонкий ломтик копченого мяса.

Оз в благодарность кивнул, взял хлеб и с жадностью откусил кусок.

– Я был готов бросится на него, если бы он попытался тебя обидеть.

Чак опустил взгляд на свой правый бок и сдвинул жилет в сторону. За поясом был заткнут охотничий нож в кожаных ножнах. Чак поправил одежду, сел поудобнее и дал Озу флягу. Тот с удовольствием глотнул и тут же громко закашлял.

– Чистейший домашний ром. А ты думал, водичка? – сказал Чак.

Оз кивнул. Чак негромко рассмеялся. От рома тут же закружилась голова, пол стал покачиваться из стороны в сторону. Оз уронил голову на колени и почти сразу заснул.

Оз стоял лицом к стене и дрожал, его бил озноб, как от лихорадки, щеки были горячими от слез, в ушах звенело. Какое-то время мальчик ничего не слышал вокруг себя, потом стал медленно возвращаться в реальность. Наконец, он расслышал, как кто-то истошно барабанит в дверь его комнаты. Он узнал голос бабушки:

– Берт! Берт! Что ты творишь, негодяй! Впусти меня немедленно!

Половица за спиной Оза скрипнула, послышались тяжелые шаги, ключ в скважине щелкнул.

– Ах ты негодный пьяница! – и бабушка ударила своего сына Берта по лицу.

Тот лишь слегка качнулся, грубо оттолкнул мать в сторону и нетвердой походкой вышел вон из комнаты, волоча за собой старый кожаный ремень, который он держал в руке. Женщина бросилась к внуку. Она вскрикнула, взглянув на его голую спину, всю в ссадинах и кровоподтеках.

– Бил… ремнем… с пряжкой. Зверь, жестокий, бессердечный… – шептала она, не сдерживая слез. Потом нежно погладила внука по голове и легонько, чтобы не задеть свежие раны, прижала к себе.

– Не дрожи, Оз, не дрожи. Почему, ради всего святого, он избил тебя?

Мальчика все еще всего трясло, он дрожал и никак не мог совладать с собой, а потому слова совсем не шли, язык не слушался, зубы стучали, бились друг об друга. Он лишь с трудом мог глотнуть воздуха, словно тонул.