Павел Гигаури - Соб@чий глюк [litres]

– Девушка, вы когда-нибудь трахались в роллс-ройсе?

– Нет.

– А попробовать хотите?

– Да.

Однажды я подумал: а что, если попадется та, которая на первый вопрос ответит да? Чисто гипотетически. Тогда я спрошу: «А еще хотите?» Что она скажет на это? Скорее всего, тоже да. Больше вероятности получить отказ от целомудренной девочки-колокольчика – я о таких читал в книжках, которые уже перестал читать.

Я сел в авто, и мы тронулись.

– Как дела, Петр? Что нового? – обратился я к водителю, мужику средних лет, который за годы работы стал мне как член семьи и знает обо мне больше, чем непосредственные члены моей семьи, и это позволяет предполагать, что он работает на кого-то еще, – уж слишком много разной информации через него проходит, а информация – это деньги.

– Да ничего особенного. Все по-старому. И слава богу, – философски отозвался Петр.

Я чихнул в знак согласия.

– А вы, я слышал, приболели? – поинтересовался водитель.

– Да. Но так, ничего особенного, обычная простуда. Уже поправился.

– От простуды водка с перцем или медом помогает. Хотя вы же не пьете, – с досадой отозвался Петр.

– Я больше бульоном из мертвой курицы, – как бы извиняясь, ответил я.

Так каждый раз: когда разговор заходит о том, что я не пью, в моем голосе против воли появляются извиняющиеся нотки. Тяжело быть непьющим человеком. Особенно в России.

Мы медленно толкались в московском трафике. Казалось, что жизнь на улице замерла. Все личные автомобили, когда они не двигаются или медленно ползут, напоминают гробы, в которых заключено тело владельца, и чем медленнее двигаются машины, тем больше они напоминают гробы. А все гробы с точки зрения покойника, который находится внутри, одинаковы, и заграничный гроб «Роллс-Ройс» немногим лучше отечественного гроба «Жигули». Конечно, роллс-ройс комфортнее, но, опять же, зачем комфорт человеку, которого везут на кладбище?

Я тайно еще с детства влюблен в московское метро. Это моя первая любовь. Там, под землей, – жизнь, там ритм, там великое смешение спешащих людей. Лица и глаза в таком изобилии и в таком быстром движении, какого не увидишь нигде больше. И все лица видишь только однажды. Они сродни секундам, их настолько много, что отличить одно от другого просто невозможно, они идут нескончаемым потоком, образуя особую визуальную ткань времени.

У всех этих людей совсем разные судьбы, но вот на несколько минут судьба сводит их в одном вагоне, объединяет в одном пронзительном движении, а потом вновь разводит по пересадочным тоннелям и линиям разного цвета. Мерцающая ткань времени скользит перед глазами, не повторяясь ни в одной черте своей бесформенности, сколько бы ты ни ездил в этих тоннелях.

Люди, несущиеся по подземным станциям и переходам, стремятся вырваться из подземелья наверх, на воздух, к свету, обзавестись своим роллс-ройсом, или мерсом, или BMW, или чем угодно, и стоять вот так в пробке, и думать о том, что стоящий автомобиль напоминает гроб.

– Петр, мы скоро приедем? – задал я глупый вопрос. Потом поправился, оправдываясь: – Может, там, впереди, все рассосалось? У тебя нет сводки?

– Сейчас кольцо пройдем, и станет легче. А может, и нет.

– Спасибо, успокоил.

Мы опять замолчали.

Когда мы наконец подъехали к зданию конторы, я чувствовал себя старше, чем утром, и почему-то хотелось ругаться. Появилось ощущение, что болезнь вернулась ко мне.

Я вошел в кабинет, за мной зашла моя Ларочка, секретарша необыкновенной красоты.

– Как вы себя чувствуете, Артем Георгиевич? – поинтересовалась Лара.

– Спасибо, херово, – отозвался я и чихнул.

– Может, нужно полечиться? У вас еще пятнадцать минут до совещания, – предложила Лара.

Я поначалу не мог понять, зачем ей это нужно, что за похотливость такая, но потом понял: когда она трахает меня в моем же кабинете, этим она как бы трахает всю компанию, от подвала до пятого этажа, всех моих замов, всех начальников отделов и завкадрами и уж тем более всю офисную мелочь. Через факт полового акта со мной в моем офисе она становится секретаршей от слова «секрет», она становится созидательницей и хранительницей настоящего секрета.

А я человек слабовольный, не могу отказать красивой женщине, поэтому часто иду у нее на поводу прямо на столе. Но сейчас я был не в лучшей форме: грипп не отставал, хотелось горячего чаю и в постель, и не двигаться. Езда в машине сквозь пробки совсем меня расстроила.

– Нет, Ларочка, милая, не могу. Знобит, плохо мне. Надо побыстрей закончить совещание и обратно домой, у койку.