Кир Булычев - Сочинения в трех томах. Том второй. На днях землетрясение в Лигоне. Голые люди

Последними появились два человека, командовавшие операцией. Один из них был офицером. Мое внимание привлек второй. Он был удивительно, тем более для этих мест, высок и худ. Наверно, более двух метров — находка для азиатского баскетбола. Из-за такого роста он шел, несколько сгорбившись, как бывает с очень высокими людьми, привыкшими стесняться своих габаритов. Его фигуру несколько портил выдававшийся вперед животик. Голова его была непропорционально мала, однако изящно красовалась на длинной шее. Он был облачен в наряд для гольфа, правильный, без изъянов, вплоть до кепи, приобретенный в хорошем английском магазине. Только вместо клюшки в руке у него был армейский пистолет.

Цепочка спасителей мелкой рысью добежала до нас, стоявших, надо сказать, пассивно и не выражавших радости криками. Солдаты довольно бесцеремонно подхватили с земли начальника бандитов, покорного, как теленок. Один из его подчиненных (тот, что целился в Володю) был мертв, и, убедившись в этом, они забыли о нем. Второй проявил признаки жизни, и потому его бесцеремонно подняли и бросили на землю рядом с вождем.

Майор Тильви сделал шаг вперед.

— Майор Тильви Кумтатон, — представился он.

Последовал монолог по-лигонски. Я мог догадаться, что майор излагает события последнего дня.

Высокий господин в гольфах перебил майора, спросив его о чем-то. Тот ответил, и высокий господин тут же поспешил к хижине, откуда только что вышли Лами и директор Матур.

Матур выходил последним, еще не уверенный окончательно, что все беды позади. Из-за спины девушки он увидел высокого господина.

— О, сабао Урао Као! — возопил он, словно ему лично явилось божество, и он, стеная, как сотня плакальщиц, оттолкнул Лами и бросился к ногам высокого господина, треща словно пулемет и умудряясь при этом рыдать. Реакция высокого господина была быстрой, что выдавало в нем хорошо тренированного спортсмена. В мгновение ока он отшвырнул рвущееся к нему тело директора Матура и подхватил девушку. Девушка затрепетала у него в руках и вдруг вся обвисла. Только плечи ее дрожали.

Вы думаете, господин Матур обиделся на высокого господина? Ничуть не бывало. Он поднялся на колени и стоял, как суслик перед норой, сложив на груди ручки, и свет восходившего солнца отражался в массивных перстнях, на которые почему-то не позарились бандиты.

— Профессор Котрикадзе, — оторвал меня от лицезрения этой сцены голос майора Тильви. Я обернулся к нему. — Профессор Котрикадзе, — повторил он, обращаясь к армейскому офицеру, краснощекому и упитанному.

Я поклонился. Наверно, я менее всего был похож на профессора.

— Комендант Танги капитан Боро.

Офицер взял под козырек.

— Я выразил благодарность господину капитану, — Тильви был официален, как король на аудиенции, — за помощь в критических обстоятельствах.

— Благодарите господина князя Урао, — ответил офицер, показав мне, как много у него красивых белых зубов. — Если бы не его помощь, мы бы опоздали.

Господин князь Урао, высокий горный джентльмен, помог Лами сесть на распоротый тюк с пропагандистской литературой и соблаговолил прислушаться к жалобной речи директора Матура. Слушая его, он смотрел на девушку, положив по-отечески ей на плечо изящную руку.

Когда-то дедушка Махакассапа, у которого мальчишкой я жил в монастыре, потому что матери было трудно с четырьмя детьми, собрался к настоятелю соседнего лесного монастыря. Это был проступок — лесной монастырь относился к другой, еретической секте, его монахи носили тогу через оба плеча, ели мясо и не верили в карму, то есть верили, но не так, как положено. Поэтому дед обманул всех, сказав, что уезжает совсем по другим делам. Дед не боялся ересей. С тем лесным еретиком они были из одной деревни, оба собирали старые книги на пальмовых листах и любили спорить о путях к нирване и тонкостях винайи. Дед взял меня с собой, и мы поехали по горам в арбе на высоких, выше человеческого роста, колесах, запряженной парой низеньких пони.

Мы ехали два дня, ночевали в горной деревне, где для нас освободили мужской дом, и вечером дедушка читал горцам проповедь, а они курили завернутые в кукурузные листья вонючие сигары, и перья на их головах покачивались, когда они соглашались с мудрыми словами дедушки. Из этой поездки я запомнил синеву гор, схожую с синевой неба, мелькание форели в горных ручьях, холод прозрачных вечеров, иней на утренней траве, шум ветра в сосновых рощах и пение синих птиц над дорогой. И еще слонов, вереницей идущих по ущелью под звон цепей, которые свешивались с их серых шершавых боков.