Терри Биссон: В церковь — только вовремя!

До Бруклина лучше всего добираться по воздуху. Конечно, Бруклинский мост красив, но давайте признаем, что ехать по нему на машине (или на велосипеде, или, упаси Господи, идти пешком) к старому доброму Бруклину прямо от сверкающих башен нижнего Манхэттена — это прямая дорога к дефляции, унынию и даже депрессии. Сабвей тоже не лучше. Вы несетесь из одной дыры в другую: ни промежуточного состояния, ни чувства приближения, ни драмы прибытия. Мост Костюшко над Ньютаунской бухтой, конечно, о’кей, ибо даже серый и скучный Уильямсберг выглядит жизнерадостно после бесконечных и упорядоченных кладбищ Квинса. Однако едва вы начинаете привыкать и даже принимать душой крытые толем многоэтажные хибары Бруклина, как справа опять возникает он. Абрис Манхэттена на фоне неба врывается в вашу беседу с городом, как стройная и высокая девица с волшебными волосами и глубоким вырезом, которой, чтобы произвести впечатление, не требуется произносить ни слова. Так не должно быть! Это несправедливо, но так это и есть.

Нет уж, в самолете самое лучшее то, что вы смотрите только в одну сторону. Лично мне нравится сидеть справа. Самолеты с юга приземляются над обширными темными пространствами Пайн-Бэрренс — Сосновой пустоши, над крошечными жалкими городками побережья Джерси, над скорбной, таинственной бухтой, пока шапка огней Кони-Айленда не возникнет из мрака ночи, изрезанной пустыми бульварами. Манхэттен остается слева, ненаблюдаемый и невидимый, как глава из другой книги или девушка с другой вечеринки. Погромыхав напоследок, смолкают турбины, и вот вы уже бредете по усыпанным огоньками склонам и закоулкам родного города, пропитанного легендой Бруклина!

— Вот он, смотри! — И я подтолкнул Кэнди.

— Да ладно, — вяло отозвалась она. Кэнди терпеть не может самолеты, ей наплевать на живописные виды, за всю дорогу от Хантсвилла она на них и не взглянула. Я пытался рассмотреть что-нибудь через нее, заметил сырые болота бухты Ямайки, потом яркие, вызывающие Канары, потом Проспект-парк и Грейт-Арми-плаза и вот теперь — башню в Уильямсберге с ее всегда точными часами. Поразительно, но мы прилетали вовремя.

Разумеется, я уже пожалел, что уступил Кэнди место у окна, но, в конце концов, у нас ведь медовый месяц. Мне казалось, она так вернее полюбит самолеты.

— Как красиво! — воскликнул я.

— Да-да, — пробормотала Кэнди.

Я предвкушал обычное долгое кружение над аэропортом, которое уносит вас прочь к Лонг-Айленду, но не успел и глазом моргнуть, как мы выполнили один из тех разворотов над Бронксом, когда душа уходит в пятки и кажется, что у вашего лайнера сейчас отвалятся крылья. Потом самолет резко нырнул вниз над островом Рикере. Моторы рыдали, гидравлика ревела, пока мятые закрылки и видавшее виды шасси с лязгом въезжали на место, наверное, в десятитысячный (по крайней мере) раз. Эти подержанные «семьсот седьмые» — компания «Самолеты б/у», — мягко говоря, повидали мир, и не в одних руках. На ремнях безопасности стояло клеймо «Истерн», подушки говорили «Пан-Ам», на санитарных пакетах было написано «Бранифф», на пакетиках с арахисом — «Пипл экспресс». Все это некоторым образом вселяло уверенность. Я так понимаю, что, если уж им суждено попасть в переделку, это случилось бы давным-давно.

За стеклом иллюминатора грязная вода уступила место грязному бетону, колеса стукнулись о взлетную полосу с тем счастливым «буммм!», которое знакомо всякому, кто хоть раз видел это в кино, однако в жизни такой звук нам слышать не приходится никогда.

А это была реальная жизнь. Нью-Йорк!

— Можешь открыть глаза, — сказал я, и Кэнди их открыла — в первый раз с того момента, когда пилот прибавил газу в Хантсвилле. Над Аппалачами мне даже пришлось кормить ее с рук, она боялась, что если откроет глаза взглянуть на поднос, то может случайно выглянуть из окна. К счастью, обед состоял из арахиса и сухариков (обед из двух блюд!).

Мы уже подъезжали к терминалу, как огромный, жирный автобус, когда Кэнди наконец открыла глаза и выглянула из окна. И даже попробовала улыбнуться. Самолет чуть-чуть перекосило (что-то с шасси?), однако этой заключительной стадией полета Кэнди как раз наслаждалась.

— По крайней мере ты не задерживала дыхание, — прокомментировал я.