Павел Парфин: Юродивый Эрос [СИ]

— Пошел к черту, Гапон! — в очередной раз выплюнув водку в стакан, ругнулся Эрос.

— Наконец-то! Голосок прорезался… Хм, значит, я прав, Эрос. А знаешь, почему так происходит? Почему ты не трахаешь Ален…

— Еще одно слово, Кондрат — и я дам тебе в морду.

Ален грустно улыбнулась: отошел-таки любимый, заступается…

— …и шугаешься самого себя, как калека маньяка? Или, скорее, как маньяк калеки? — Гапон упрямо гнул свое. — Так я скажу тебе: в этом виноваты все те же твои рефлексы! Они перекрыли краник твоей похоти, и теперь она вынуждена переть изо всех щелей, кроме той дырочки, что положена самой природой. Нет ничего ужасней похоти, которая не находит себе выхода! Погляди на себя: тебя ж трясет, как осиновый лист! Того и гляди сорвет и унесет к чертовой матери. А это значит, твоей головушке тю…

От удара Кондрат изогнулся вперед спиной, выронил кость, сделал шаг назад и, не удержав равновесия, упал на соседний столик, опрокидывая стаканчики с водкой и запивоном. Два мужика за тем столиком от неожиданности замерли, смолкли, но бить не стали. Модная дамочка, вожделевшая Кондрата, недовольно подняла красивые брови и вынула из сумочки носовой платок… Не стал в другой раз бить и Эрос. Палермо сбоку кинулся на него, попытавшись схватить за руки. Ни к чему. Эрос снова впал в прострацию. Правда, вначале глотнул водки, которой полоскал душу, иссушенную горем и стыдом.

Гапон приложил к подбитому левому глазу кокетливый носовой платок — каким образом дамочка передала его, не углядел никто.

— А ведь я сказал гораздо больше, чем одно слово. Отсюда напрашивается вывод: либо ты хотел-таки узнать, что же я в итоге скажу, и поэтому медлил с ударом, либо ты просто-напросто трус, Эрос.

Все так же без предупреждения Эрос сплеча рубанул Гапона — голова у того беспомощно покачнулась, словно цветочный бутон на стебле, раскачиваемом ветром… Однако Кондрат в этот раз устоял на ногах. Лишь лицо впопыхах закрыл руками — тонкий платок в пятнах крови упал к его ногам. Фыркнув, красивая немолодая тетя, обиженно задрав пудреный носик, покинула рюмочную. Закрывая за собой дверь, она уже не могла видеть, как Кондрат, резко оторвав руки от лица, хищно улыбнувшись, нанес первый ответный удар — и тут же второй, третий… Теперь наступил черед Эроса уткнуться лицом в ладони, сквозь неплотно сжатые пальцы проступила кровь.

— Кондрат, что ты наделал?! — Ален истошно завизжала, слезы брызнули из глаз так густо, будто она вечность носила их в себе, обреченно дожидаясь своего срока. И вот срок настал.

— Ну, вы оба точно подурели! — Палермо, корпусом оттеснив вошедшего в раж Гапона, закрыв собой Эроса, даже не думавшего защищаться, попытался отнять от его лица окровавленные руки. — Эрос, послушай, твоя вина перед Андрюхой — это повод, причина в чем-то ином. Тебя гнетет что-то другое. Не знаю. Ну, в самом деле, если следовать твоей болезненной логике, то любая наша смерть в «контра страйке» может обернуться смертью одного из нас или всех сразу. Реальной смертью, Эрос! Но мы же живы до сих пор! Ты плачешь? Ну успокойся… Или, допустим, тусуясь в чате и посылая кого-нибудь на хер, или, еще хуже, наяву желая кому-нибудь несчастий и бед, мы, следовательно, можем рассчитывать, что так и произойдет…

— …лох какой-нибудь сдохнет, как паршивая собака, — именно так, как ты ему пожелал. Так, что ли, Эрос? — ехидно ухмыляясь, не преминул встрять Кондрат.

— Мальчики, давайте сменим тему, — Ален женской прокладкой промокала кровь на лице Эроса. Голос ее, звенящий, заметно вибрирующий, будто его пропустили через синтезатор, грозил вот-вот сорваться на истеричный крик, если кто-то, не дай бог, вздумает пойти против ее воли. — Видите, Эросу неприятны ваши слова?

— О-е-ей! Что я вижу! Телячьи нежности! Еще одно рефлексирующее созданье! О-о-о!.. За что, Ален? — Кондрат, вмиг переломившись, как перочинный нож, схватившись за пах, выпученными очами уставился на девушку — Ален коленкой вмазала ему между ног.

— Пойдем, мне еще с тобой нужно разобраться, — устало улыбаясь, Ален потянула Эроса за рукав.

— Ты думаешь, от меня еще можно чего-то ждать? — он с сомнением покачал головой.

— Пошли. А то и тебя сейчас… замочу. Эх, дурачок ты, Эрос, дурачок.

Эроса, перепачканного в крови, непрерывно меняющегося в лице, трясущегося, как от простудной лихорадки, Ален увезла домой. К нему домой — не к себе. Что ж она — дура? Еще откинет коньки по дороге… Сначала, щелкнув откидным дисплеем, словно крышечкой пудреницы, позвонила со своего мобильного «А-800» в «скорую»: