Павел Парфин: Юродивый Эрос [СИ]

— Мне нужно такси.

— Позвоните по другому номеру.

— Но я хочу… я требую… я настаиваю, чтобы вы прислали карету!

— Тогда вам придется вскрыть вены, броситься под машину или прыгнуть с балкона.

— Хм, спасибо за исчерпывающий ответ.

Затем Ален вызвала такси «058»:

— Моему другу требуется срочная медицинская помощь!

— Что, передозировка?

— Нет, наоборот, дефицит общения.

— Ну-у, это меняет дело! Назовите адрес, я выезжаю…

Таксист попался с чувством юмора и еще не задолбанный клиентами. Видимо, недавно выехал на маршрут. Голова Эроса — со слипшимися, почерневшими от крови волосами, распухшим лицом, а главное, неимоверно тяжелая, как будто вместе с ударами в нее вколотили некий тайный смысл, к которому бедолага Эрос не был готов — всю дорогу норовила слететь с его плеч. Ален, нервничая, вправляла обратно голову и умоляла потерпеть, совсем немного потерпеть, горячо нашептывая в правое ухо самые невозможные обещания. В ответ голова, не раз ею целованная и виденная во сне, а сейчас изменившаяся почти до неузнаваемости, фаршированная болью, страхом, незнамо какими мыслями, вдруг произнесла внятно и с выражением. Будто в голове, в тот момент воспринимаемой Ален отдельно от плеч, рук, шеи — отдельно от остального Эроса, открылось второе дыхание. Вернее, второй голос. Сильный. Глубокий. Бездонный. Чужой. Голос, вдруг явившийся не иначе как из небытия, где, похоже, душа Эроса уже испросила защиты, где нет ни боли, ни страха… Этот дивный голос изрек:

Не желая обременять себя жалостью, Ален грубо пхнула дружка в правое плечо: «Что он там несет? Серебряно-виноградные… Памяти круги… Неужто сочиняет? Вот Боб Дилан фигов!»

Вместо чека кассовый аппарат выбил стихи. Машина поддалась на провокацию, но не Ален.

— Сколько с меня? — безразличным тоном спросила она.

— А сколько бы вы дали за эти стихи? — вопросом на вопрос ответил таксист.

— Бред какой-то.

— Тогда с вас шесть сорок.

Дома у Эроса царил кавардак. Вещи навалились, напирали друг на друга, сами собой или по чьей-то указке сложились в уютную баррикаду, которую не хотелось тут же взять штурмом, а наоборот — долго и с удовольствием преодолевать, задерживаясь, замирая, тискаясь, целуясь то в одном, то в другом, то в третьем укромном уголке.

Пробираясь сквозь мягкие, пушистые, теплые завалы, волоча за собой раненого Эроса, Ален ненароком прижалась к нему. Задышав часто-часто, не преминула повторить:

— Боже, Эрос, какой ты горячий! Это хорошо, мой любимый, что ты весь горячий. По законам физики — если они, конечно, не врут — нагретое тело увеличивается в объеме, а значит… Значит, твой член должен быть больше. Я хочу тебя, Эрос!

Перекинув его руку себе через плечо, Ален затащила приятеля в полутемную спальню. Вместо того чтобы прищуриться, всмотреться — поморщилась. Очертания жилища показались ей невнятными, неубедительными, как неумелый карандашный набросок. Но пахло определенно прегадко — отовсюду пахнуло одиночеством и лежалыми тряпками.

Одичалые запахи — эфирные знаки того, что люди здесь жили редко и с редкой любовью друг к другу, — неприятно защекотали Аленин нос. На глаза отчего-то навернулись слезы… Зато свет из окна струился особенный. Казалось бы, обыкновенный, уличный, но… Свет был населен вызолоченными пылинками, роившимися в нем густо и жадно, подобно возбужденной мошкаре. И лился свет так же странно, прерывистыми струями-порциями, как будто там, за оконным стеклом, кто-то отмерял его, задерживал в себе, прежде чем выдохнуть, наконец выдыхал, будто сигаретный дым, — в эту чудную комнату вдыхал свет. Искрившийся, переливавшийся миллионами мошек-блесток… А вокруг нескончаемо вились, витали обрывки потускневших, как стекло, речей, захиревшее эхо рифм, отголоски песен, то брудных, то светлых, до боли, до экстаза знакомых, что Эрос напевал ей на прошлом свидании… или на позапрошлом… Вот сейчас она вспомнит-уловит одну из них, сейчас. Ален прищурилась, забавно сморщила носик, но теперь уже не от гадкого запаха. В чудесной головке ее забренчали струны Эросовой гитары, раздался негромкий и ломкий голос его. Живой и естественный — совсем не такой, как в такси.