Леонид Кудрявцев - Эдгар По. Идеальный текст и тайная история

О чем, собственно, речь? Мне всего лишь хотелось увидеть…

— Ну… — пробормотал я.

— Внимательно слушаю.

Надо как-то выпутываться.

— Мне подумалось о египетских иероглифах и шумерской клинописи, — сказал я.

— Чепуха. Как эти древние могли создать идеальный текст?

— А как его может создать подобная мне развалина?

Тонкий, изящный палец закачался у меня перед носом.

— Нет, нет, тут большая разница. И ты — это знаешь. Кто они, а кто ты?

— Кто я?

Теперь ее улыбка стала лукавой. И поверьте, за нее можно простить даже преступление.

— Сам прекрасно знаешь. Единственный человек на земле, получивший возможность шлифовать умение работать с текстом на протяжении более чем ста пятидесяти лет. Учитывая сделанное тобой в первой четверти жизни, это очень много.

— А учитывая, что я в дальнейшем не опубликовал ни одного произведения…

— Но при этом продолжал работать, как одержимый, и делаешь это даже сейчас…

Знала бы она, над чем я сейчас работаю…

— И все-таки мысль любопытная, — сказал я — Если предположить, что она верна, то появляется простое объяснение всем чудесам древности. Гигантским статуям, вселенским потопам, затоплению Атлантиды и многому, многому другому. А так же оставшимся с тех времен преданиям о тайном знании, утерянном и более не обретенном.

— Идеальный текст?

— Да. Он может быть записан не буквами, а иероглифами. И иероглифы эти, как ты правильно понимаешь, теперь прочитать невозможно.

— Хм… А это хорошо или плохо?

Теперь она озадачена. Цель достигнута.

— Да никак… Как гипотеза вполне подходит, но доказать невозможно. Идти в этом направлении уже нет смысла.

— Почему? Не проще ли заняться изучением мертвых языков, чем шарить впотьмах, наудачу?

— Уже нет, не проще.

— Почему?

Вот заладила…

— Потому, — внушительно сказал я. — У меня есть предчувствие. Я ищу уже где-то близко, чувствую это буквально кожей. Еще год, два и — дело в шляпе.

— Врешь ты все, — промолвила опекунша.

Не очень уверено, надо сказать. Значит — моя взяла. Еще бы пару дней ее поводить за нос, и больше не надо. Не потребуется.

— Клянусь! — воскликнул я.

— Ладно, увидим. Но учти, хитрый старикашка, если ты меня обманываешь…

— Тогда…?

— Я поутру вывешу твой труп на стене замка.

— О!

— Вот так-то. Трепещи.

После этого моя коляска покатилась дальше. Только я-то знал, что минут через пять очаровательная сиделка вновь начнет задавать вопросы. А избежать их можно лишь занявшись работой.

Причем для этого не нужно, как в старые, добрые времена, наливать чернила в чернильницу и точить перья. Достаточно клавиапульта. Это плоский прямоугольный предмет толщиной с журнал и на нем в несколько рядов расположены кнопки с буквами. Он лежит у меня на коленях и в данный момент включен, о чем сообщает зелененький огонек в его правом, верхнем углу. Я нажимаю клавиши, буквы складываются в слова, и в памяти клавиапульта возникает текст. Если к нему подсоединить предмет под названием экран, являющийся чем-то вроде все время обновляемой грифельной доски, то текст этот станет возможно увидеть, а с помощью приспособления именуемого принт, его можно перенести на бумагу. Мне в них нужды нет. Я и так помню, что печатаю. Мою память время не тронуло. Может быть, это дар таинственной истории?

Да, чуть не забыл. Память клавиапульта не очень велика. Поэтому все, хранящееся на ней, через небольшие промежутки времени стирается, но перед этим переносится с помощью какой-то хитрой системы на большой накопитель информации. Для того чтобы его заполнить под завязку, мне понадобится еще лет двести кропотливого труда. Их у меня, конечно, нет. Между прочим, накопитель этот находится в изголовье моего кресла и спрятан очень хорошо. О его существовании знает только Мэри. Представляю, как она удивится, обнаружив, что с сегодняшнего дня я писал не обычную белиберду, а отчет обо всем со мной происходившем.

Зачем? Затем, что мой труд практически закончен, а как попало щелкать по клавишам я не желаю. Написать фантастический рассказ? Не вижу смысла. Значит, остается только рассказывать историю. Не ту, последнюю, которую я закончил более ста лет назад, для того чтобы дальше заниматься лишь поисками путей создания идеального текста, а эту, не придуманную, пока не имеющую конца.

И еще одну вещь следует сказать, прежде чем я продолжу описание нашего путешествия. Вот сейчас я осознал ее, как мне кажется, более или менее четко. То, насколько я уже не принадлежу этому миру. Десятки лет, проведенных на собственном острове, в построенном по собственному проекту замке, в обществе всего нескольких слуг, сделали мою адаптацию к окружающему миру невозможной. В нем слишком многое изменилось.