Настя Чацкая - О таких говорят вполголоса [СИ]

— Я ненавижу тебя, — рычит он сквозь зубы.

Хэ Тянь даже не моргает.

Смотрит слегка исподлобья и как будто знает. Как будто знает всё, что Рыжий сейчас скажет. Он всё, блядь, просчитывает верно. Даже если такси вдруг сбило уличный фонтанчик… ну, вы поняли.

Все всё поняли, только Рыжий не понимает.

Он делает шаг назад, прижимает сжатый кулак к губам, растерянно оборачивается. У кровати горит ночник. На кровати обложкой вверх лежит недочитанная книга. У него в руках куртка — мятая, будто на ней поспали. Или в ней поспали. Или она валялась где-то в ворохе другой одежды.

Он возвращается потерянным взглядом к Хэ Тяню. Тот смотрит на него спокойно, и все мысли, которые казались страшными до этого, становятся просто… мыслями.

Негромко говорит:

— Если хочешь бросаться вещами — не стесняйся. Стёкла не разобьются.

— Я не шучу, блядь! — орёт Рыжий. — Ненавижу тебя, как никого в жизни. Мудила. Какой же ты придурок.

Хэ Тянь в ответ делает шаг вперёд, оказывается ближе. Дыхание снова перехватывает, в глазах режет. Сердце снова пропускает удар. Может быть, у него сердечный приступ?

Слова тихие и спокойные:

— Всё нормально, Гуань. Можешь говорить.

— Я тебе не Гуань! И разрешение своё засунь себе…

Хэ Тянь будто не слышит. Делает ещё шаг, оказывается так близко, что носа касается запах грёбаной туалетной воды.

— Можешь даже ударить, — добавляет шёпотом, который оглушает, как оплеуха.

У Рыжего почти стучат зубы, когда Хэ Тянь протягивает руку и зарывается пальцами в короткие волосы над его ухом. Это не больно, но очень страшно.

— Не плачь.

Только теперь до горящего мозга доходит, почему лицо Хэ Тяня настолько нечёткое. Почему печет под веками и трудно дышать — белки сильно, стыдно воспалены. Слезы действительно вот-вот потекут из глаз, и это так унизительно, что хочется заорать. Упасть на колени и заорать.

Рыжий с силой бьёт по его руке. Набирает в сжатую грудную клетку воздух и орет:

— Ненавижу людей, которые заявляются в мою жизнь и имеют её так, как им хочется! Вертят моей, сука, жизнью, типа имеют на это право. Где ты вообще взялся?!

Хэ Тянь смотрит на него очень внимательно, а как только Рыжий затыкается, чтобы сделать ещё один судорожный вдох, протягивает руку, обхватывает его затылок и прижимается губами к судорожно сжавшимся губам.

Тишина такая оглушительная, что, кажется, барабанные перепонки сейчас вылетят из ушей.

Сердце в груди колотит: заряженное, бешеное. Первое желание — оттолкнуть, — вспыхивает в подсознании, как сверхновая. Оно перекрывает все остальные, среди которых — грязное, стыдное, — вцепиться пальцами в его футболку, подтащить к себе и сделать больно. Пусть, даже губами, пусть, поцелуем — впиться в тёплые губы и укусить, зализать, сжать волосы в кулак, отпустить себя, показать этому мерзкому пидору, что он, Рыжий, не беззащитная малявка. Что он тоже умеет делать больно.

Делать больно так же, как Хэ Тянь.

Но сейчас он не может ничего. Только жмурить глаза, почти насильно приоткрывать губы, гореть от того, как медленно и трепетно этот придурок обхватывает горячими ладонями его челюсть, гладит подбородок, а когда Рыжий позволяет его языку скользнуть внутрь, выдыхает беззвучным стоном прямо Рыжему в рот, и это так грязно, что спину продирает болезненной дрожью.

Всего пару секунд, он чувствует себя маленьким мальчиком, закрытым в своей комнате, зажимающим уши руками. Его колотит почти так же, ему страшно почти так же.

И это возвращает его. Прикладывает о пол этой распиздатой квартиры.

Первый удар кулаком в плечо кажется неощутимым, хотя боль вспыхивает глубоко в кости — видимо, сердце слишком сильно колотит, чтобы чувствовать что-то ещё, кроме этого. Второй удар значительно сильнее — Хэ Тянь почти отлетает назад, но успевает выставить локоть, чтобы не приложиться спиной о стену со всей дури.

Рыжий задыхается, прижимая сжатый кулак ко рту. В его взгляде откровенный страх, он чувствует его. Почти ужас.

— Дятел, блядь, — глухо выдыхает, делая шаг назад.

Хэ Тянь тоже тяжело дышит.

Облизывает губы, смотрит, не отрываясь. Поднимает руку и большим пальцем вытирает угол рта. От этого движения диафрагма болезненно поджимается до самой глотки.

Рыжий сжимает оранжевую куртку в руках, хочет сказать что-то ещё, но только головой трясет. На нетвердых ногах проносится мимо и вылетает в коридор.

Яркие лампы бра, как софиты, слепят глаза. Он даже не замечает их. Ничего, кроме горящих губ и загнанного сердца.