Настя Чацкая: Вино из можжевельника [СИ]

Однажды Ольгерд говорит:

— В своих ошибках я всегда иду до конца.

И Геральт чувствует: он понимает Ольгерда.

Да, его грудь не пронзали мечи, его голова не летала с плеч — но шрамов на теле Геральта не меньше, чем тех, что выставлены напоказ за широко разведенным воротом дворянской рубахи, и тех, что сокрыты дорогим кунтушем. От взгляда на одежды Ольгерда, которые, черт его дери, больше демонстрируют, чем укрывают, иногда появляется доля здорового спортивного интереса — у кого на теле отметин больше? Вот бы помериться, вот бы посостязаться, как когда-то, тысячу лет назад, с Эскелем, они мерились силой в дружеском поединке на стальных мечах. Он едва не отхватил Эскелю кисть, а Эскель свернул ему нижнюю челюсть. Холера… было же время, когда это казалось забавным! Ламберт, глядя на них, закатывал глаза так сильно, что, наверное, ему каждый раз от этого жеста делалось больно.

Сейчас Геральт даже взгляд не поднимет, чтобы поглядеть на что-то подобное. Он чувствует душную и неиссякаемую усталость, когда дело доходит до того, что сейчас называют развлечением. Сложно объяснить это состояние. Ему кажется, что именно он был человеком, который запустил отсчет времени тринадцать столетий назад. Что он прожил каждый из последующих дней и продолжает, продолжает их мучительно проживать.

Эту усталость… её сложно объяснить тем, кому ещё не перевалило за сто.

Сидящий напротив Ольгерд молча пьет туссентское вино, глядя в горящий камин из-за закинутых на край стола ног в тяжелых сапогах. Он тоже думает о чём-то своём, чем не хочется делиться, но о чём не подумаешь в одиночестве, наедине с кувшином и можжевеловой кружкой. Слишком горько, слишком тяжело.

Когда Геральт впервые навещает Ольгерда, он хмыкает и говорит:

— Ты представляешь себе его цену? Этот напиток нужно пить из богатого кубка.

Ольгерд молча доканчивает свою порцию и толкает по гладкому столу вторую кружку — такую же здоровенную и грубую, но пустую, — в сторону Геральта. Она останавливается у самого края. Приковывает к себе взгляд.

Геральт не собирался пить. Откровенно говоря, он даже заходить сюда не собирался. На его шее висит хороший такой заказ, который принесет как минимум пару сотен крон, если будет выполнен в срок, да и вечер у него занят — он планировал связаться с Трисс; планировал узнать последние новости; планировал подковать Плотву в Оксенфурте, но… эта дурацкая кружка. Так что он садится в удобное кресло, придвинутое к столу у камина — пустующее, словно специально для него.

Тепло от огня тоже, как специально, манит присесть и согреть озябшие руки. На дворе метёт мелким снегом, редким для Новиграда. Здесь не Скеллиге, но всё же — зараза, — метёт.

Туссентское вино широкой бордовой струей наполняет сосуд.

Ольгерд встречается с Геральтом взглядом и усмехается краем губ:

— Знал бы, что нагрянут гости — прикупил чего-нибудь съедобного.

— Я не голоден.

Ольгерд будто не слышит.

— В следующий раз, — говорит он, отставляя тяжелый кувшин в сторону и откидываясь на спинку кресла, — предупреди меня о визите заранее. Так уж повелось в наших дворянских кругах, но тебе-то невдомёк, так что можешь не извиняться.

— Я могу уйти, — спокойно говорит Геральт.

«Так будет даже лучше». В конце концов, я сам всё ещё не понял, почему забрёл в эту глушь.

— Нет, — так же спокойно отвечает Ольгерд.

После чего молча продолжает пить своё вино.

И чёрт знает, что значило тогда это «нет». То ли: «нет, не можешь», то ли: «нет, ты сам знаешь — лучше не будет».

В ту их первую встречу после заварушки в святилище Лильвани Геральт проводит единственный спокойный вечер за последние несколько лет. Они больше не говорят — молча пьют из можжевеловых кружек и это, на удивление, действительно в разы вкуснее, чем пить из безжизненных железных кубков.

Слишком не по-дворянски, думает он, прикрывая глаза.

Ведьмачья чуйка подсказывает, что разбойник в Ольгерде давным-давно одержал победу над дворянином. Остались только все… эти вот… тряпки. Балаганистая высоковкусная мишура. Цирк. Ведь, оберни падальщика в дорогую ткань — он вельможей не станет. У Ольгерда взгляд дикого зверя, а не вельможи.

Геральт уходит из обиталища фон Эверека далеко после полуночи.

Коротко прощается и отправляется в ближайшую корчму, где не задолжал пару десятков крон. В «Гусиной гузке» он должен всего пятак — корчмарь то ли сжалился, то ли позабыл: выделил спокойную и тихую комнату под самой крышей. Геральт вырубается, прежде чем успевает накрыть плечи одеялом.