Клиффорд Саймак - Всякая плоть – трава [litres]

– Похоже на то, – сказал я.

Кое-кто из толпы повернулся и заспешил обратно к Милвиллу, сперва скорым шагом, а там и бегом.

Когда они были уже совсем близко, Билл Доневен рванулся им наперерез.

– В чем дело? – крикнул он. – Что стряслось?

– Деньги! – закричали ему в ответ. – Кто-то нашел деньги!

Теперь уже вся толпа неслась во весь дух по шоссе к городу. Мэй Хаттон на бегу крикнула мне:

– Скорее, Брэд! У тебя в саду деньги!

– Деньги у меня в саду? Еще чего?!

Я мельком глянул на тех четверых из Вашингтона: они стояли за барьером и смотрели вслед толпе. Решили, наверно, что весь Милвилл просто спятил. Да и как не решить?

Я ступил с обочины на шоссе и рысцой пустился вдогонку за остальными к городу.

Когда я под утро возвратился из чужого мира, оказалось, что этот мир каким-то непонятным колдовством превратил лиловые цветы, которыми заросла сырая низинка позади моего дома, в маленькие кустики. В темноте я провел пальцами по торчащим во все стороны прутикам и нащупал множество набухших почек. А теперь почки лопнули – и распустились не листья, а крохотные банковские билеты по пятьдесят долларов!

Лен Стритер, здешний учитель естественной истории, протянул мне один такой билетик.

– Это просто невозможно! – сказал он.

Ну еще бы! Конечно же, невозможно! Ни один куст в здравом уме и твердой памяти не отрастит вместо листьев банкноты по пятьдесят долларов и вообще какие бы то ни было денежные купюры.

В саду было не протолкнуться – сюда набились все, кто на шоссе препирался с сенатором, и еще куча народа. Чуть ли не весь Милвилл сбежался. Толклись вокруг каждого кустика, орали, перекликались в полном восторге. И не диво. Почти никто из наших отродясь не видывал бумажки в пятьдесят долларов, а тут их были тысячи.

– Поглядите-ка повнимательней, – сказал я учителю. – Это и правда настоящие деньги? Вы уверены?

Лен Стритер вытащил из нагрудного кармана маленькую лупу и протянул мне:

– Смотрите сами.

Я посмотрел – спору нет, очень похоже на билет в пятьдесят долларов, хоть я и сам видел такие только раз в жизни – те тридцать штук, что дал мне в конверте Шервуд. Тогда я их особенно не рассматривал, так, глянул мельком – и все. Но в лупу видно было, что бумага у этих билетов точь-в-точь как у настоящих денег и все остальное тоже не отличишь – и номер, и серия на месте.

И, разглядывая их в лупу, я понял: они и правда настоящие. Это – как бы поточнее выразиться? – прямое потомство тех денег, которые вытащил у меня Таппер Тайлер.

Я понял, что произошло, и меня взяла горькая досада.

– Очень может быть, – сказал я Стритеру. – С той шайкой все может быть.

– С какой шайкой? Из вашего другого мира?

– Не из моего! – заорал я. – Из вашего! Он такой же ваш, как и мой, он общий для всех людей. Как вдолбить в ваши тупые башки…

Я не договорил. И очень рад, что не договорил.

– Извините, – мягко произнес Лен Стритер. – Я не то хотел сказать.

Тут я увидел Хигги Морриса: он стоял на склоне холма, на полдороге к моему дому, и криком требовал внимания.

– Слушайте все! – взывал он. – Слушайте меня, сограждане!

Толпа начала стихать, а Хигги вопил и вопил, пока наконец все не замолчали.

– Перестаньте рвать эти листья, – заявил он тогда. – Не троньте их, как растут, так пускай и растут.

– Черт возьми, Хигги, мы только сорвали парочку, чтоб получше разглядеть, – возразил Чарли Хаттон.

– Так вот, хватит, – сурово отрезал наш мэр. – Каждый сорванный листок – это пятьдесят долларов пропащих. Дайте срок, они подрастут, сколько надо, и сами опадут, останется только подобрать, и каждый листочек будет нам с вами чистая прибыль.

– А ты откуда знаешь? – пронзительно крикнула мамаша Джоунс.

– Да разве вам не ясно? Эти замечательные кусты отращивают для нас деньги. Надо только не мешать им – пускай делают свое дело.

Он обвел взглядом толпу и вдруг заметил меня.

– Верно я говорю, Брэд?

– Боюсь, что так, – сказал я.

Потому что Таппер стащил у меня полторы тысячи и Цветы взяли те тридцать билетов за образец для листьев. Я и не глядя могу побиться об заклад: на всех этих кустах, на всех листьях-банкнотах повторяются одни и те же тридцать порядковых номеров.

– Интересно знать, – заговорил Чарли Хаттон, – как мы их, по-вашему, станем делить? То есть, понятно, когда они дозреют?

– А я, признаться, об этом еще не подумал, – отозвался мэр. – Наверно, это будет наш общий фонд – и станем выдавать нуждающимся, кому сколько надо.