Дмитрий Федотов - Маяки [Сборник]

Теплая рука прикасается к тонким, черным, наманикюренным пальчикам Игоря:

— Прошу, ваше величество…

Он заорал и попятился, чувствуя, как комкается под ногами бархатный ковер и больно вцепляются в ладонь чужие пальцы, пытаясь удержать падение…

…И открыл глаза, стукнувшись затылком о циновку на полу хижины Киты.

— Ты бы ему рассказал, — упрекнула Кита.

— Всегда лучше смотреть, — пожал плечами Аш-о-Эх.

— Что это было?! — тяжело дыша, спросил Игорь.

— Я ничего такого не хотела. — Кита взяла обратно свою ракушку, сжала в руке. — Ничего. Я только хотела побыть королевой. Самую капельку. — Она всхлипнула и показала эту невидимую капельку кончиками своих тонких черных пальцев, жалобно глядя на Игоря.

И тут он вспомнил, что говорила Роза, рассказывая девушкам на кухне про свой Древний Рим: «Каждой женщине хочется стать королевой. Хотя бы на часок, хотя бы одолжить чужую корону и чужое королевство, раз нет своего. Но редко кто думает, чем потом придется за этот долг платить…»

— А почему им не хочется? — спросил Игорь, кивнув на занавеску у выхода, подразумевая старших жен Ашо-о-Этта. — И почему Розе не хочется быть королевой?

— Розе? — удивленно переспросила Кита. Подумала, покрутив в тонких пальцах свою ракушку. Нахмурилась, вздохнула. И сказала непонятно: — Может, она и так королева?

Игорь сначала недоверчиво хмыкнул. Королева булочек и оладий! Ха! А потом вспомнил, какая Роза на своей кухне. Ловкая, быстрая и величественная. Все тарелки, ложки и кастрюли ее слушаются, никогда не вывернутся из рук, как у других девушек или у самого Игоря. А тесто? Что было, когда София взялась напечь блинов, заменяя Розу? Горький дым, горелые вязкие лепешки. София потом громко ругалась на дурацкие устаревшие сковородки и баюкала обожженную руку. Роза, вернувшись, за полчаса навела на разоренной кухне порядок, утешила Софию и напекла чудесных, пышных и ароматных оладушек с яблоками. А еще Мартин. Он иногда смотрит на Розу так, как будто она и в самом деле королева. Может быть, уже одного этого достаточно для доказательства, даже не говоря про булочки и оладьи?

— Ты не знаешь главного, — сказал Аш-о-Эх. — Твоя мама не умерла. Твоя мама — королева. Где-то там. Кита ее видела, да?

— Да, — быстро закивала Кита. — Видела. Быть королевой — очень дорого, Игор. Я купила один час и теперь могу его жить тридцать раз. А потом надо опять платить, чтобы его жить. Но я могу купить дешевле час придворной дамы в другой стране, где другая королева. А дешевле всего случайный час — тогда я попаду в чей-нибудь мир неизвестно кем. Может, чьей-то рабыней, или воином, или служанкой или даже собакой. И в один случайный час я видела твою маму, Игор. Она — королева в очень богатой стране. И она там постоянная королева. Много лет. Это значит, она уже много лет лежит где-то в саркофаге. Но она там не мертвая. Понимаешь?

— Где? Где это?

— Никто не знает, — покачал головой Аш-о-Эх, — но я пойду с тобой ее искать.

— Почему?

— Что — почему, Игор?

— Почему ты пойдешь со мной?

У Игоря сжалось горло, и стало трудно дышать. Теперь стали понятны ответы на все вопросы, которые раньше его мучили. Все объяснения отцовским запретам. Чудовищная тайна, которую отец скрывал, о которой думал долгими часами, глядя на море, страшась незваных гостей, надеясь, что Цербер защитит его от мертвых.

Мама — королева, и она уже много лет лежит где-то в саркофаге. Где-то там «во тьме печальной гроб качается хрустальный». А отец бросил ее, вместо того чтобы спасти. Уехал на свой остров пить чай, есть оладьи и читать книги.

«Я найду ее. И оживлю, — подумал Игорь. — И мы никогда больше к нему не вернемся. Пусть он дальше сидит здесь и надеется, что Цербер защитит его от мертвых. Лжец. Трус».

Он выпрямился, чувствуя себя очень взрослым и очень одиноким. Ему хотелось заплакать, но он вспомнил, что Аш-о-Эх говорил: «Взрослые мужчины не плачут».

— Я пойду с тобой, — повторил Аш-о-Эх, сквозь слезы заглядывая в глаза Игорю. — Потому что я шаман. И потому что я твой друг.

— Он сказал, что у него все в порядке.

— Почему, черт подери, мой сын говорил с вами, а не со мной?

— Это вы меня спрашиваете? — уточнил доктор.

— Да! Я… — Павел осекся, фыркнул, дернул ворот рубашки и даже не посмотрел, куда покатилась оторванная пуговица. Отвернулся к окну, помолчал, а потом сказал уже другим, тихим и виноватым, голосом: — Простите.

— Такси скоро прилетит.