Андреас Эшбах: Аквамарин

Я ощупываю себя. Всё на месте. На простыне пара мокрых пятен, один из моих пластырей отклеился. Я прижимаю его изо всех сил, но это, конечно, не помогает, дома придется наклеить новый.

Тут открывается дверь. Это доктор Уолш протискивает в комнату свое внушительное тело. Одетый в белый халат, он добродушно улыбается.

– Ну, Саха Лидс, – произносит он и выключает какой-то прибор на стене надо мной. – Вернулась к жизни?

Доктор Уолш не очень-то хороший врач, иначе для него нашлась бы работа получше. Но он уверенно излучает прекрасное настроение и надежность. Этого, в принципе, достаточно для того, чтобы оказать помощь практически в любой ситуации, которая может возникнуть в школе.

– Как долго я отсутствовала? – спрашиваю я, всё еще подтягивая одеяло к подбородку.

– Отсутствовала? – весело переспрашивает он. – Ты не отсутствовала. Ты всё время была здесь.

– В смысле, сколько я была без сознания?

– Ты просто спала. Я вколол тебе успокоительное, на которое ты среагировала сильнее, чем я ожидал.

Он достает из кармана стетоскоп.

– Я, конечно, немало утопленников повытаскивал, но столько воды, сколько из тебя, ни из кого еще не выливалось. Это было впечатляюще.

Он делает жест своей мясистой рукой.

– Хочу проверить, не осталось ли еще чего внутри. Ну-ка сядь.

– Я без одежды, – возражаю я голосом, который мне самой кажется на редкость жалобным.

– Естественно, – отвечает доктор Уолш, и кончики его рыжеватых усов весело подрагивают. – Ты же промокла до нитки. Миссис Альварес тебя раздела и отправила твои вещи сушиться.

Я нервно сглатываю.

– А кто меня спас? Мистер Альварес?

Мистер и миссис Альварес – школьные завхозы. Оба, скажем прямо, довольно непонятные личности. Не хотелось бы быть обязанной им жизнью. Доктор Уолш кивает.

– Он тебя вытащил, да. Но, на твое счастье, один мальчик видел, как ты упала, и нажал кнопку экстренного вызова.

– Мальчик? – продолжаю спрашивать я. – Какой?

– Имя я забыл. – Доктор Уолш надевает стетоскоп. – Дай-ка я послушаю. Повернись спиной.

Я обреченно сажусь на кровати, продолжая прижимать к себе одеяло, и послушно следую указаниям: глубоко вдыхаю и выдыхаю через рот. Он внимательно слушает мои легкие. Это продолжается так долго, что у меня от всех этих вдохов-выдохов начинает кружиться голова. Я испытываю большое облегчение, когда он наконец произносит: «Хорошо. Всё чисто». Облегчение в первую очередь потому, что мне не придется при нем оголять свою грудь. При этом, по сути, смотреть там особо не на что. Моя грудь не стоит упоминания, а тетя Милдред говорит, что если она до шестнадцати толком не выросла, то и дальше существенно ничего не изменится. Тут Карилья права: я довольно страшная.

Доктор Уолш вытаскивает из ушей стетоскоп и дотрагивается до одного из аэрозольных пластырей, украшающих мою грудную клетку. Сейчас они выглядят как длинные полупрозрачные червяки на коже.

– А вот это, – говорит он, – и есть те раны, про которые написано в твоей справке?

Он убирает стетоскоп в карман.

– Я почитал твое дело.

Мне неприятно говорить об этом. Я и без того имею достаточно неприглядный вид. Киваю и говорю «да».

– И они не заживают? – спрашивает доктор Уолш с любопытством.

– Нет. Каждый раз после душа мне приходится снова заклеивать их жидким пластырем. – На самом деле я меняю только те, что отклеились. Пластырь ужасно дорогой.

– Дай-ка гляну.

Я неохотно поднимаю левую руку и убираю одеяло так, чтобы он увидел во всей красе пять прорезей на расстоянии в два пальца друг от друга, от спины до груди наискосок, с небольшим уклоном вниз.

– На другой стороне такие же, – объясняю я. – Симметричные.

На самом деле моей груди никак нельзя вырастать больше, иначе ей будут мешать разрезы. И как это может выглядеть, я даже представлять себе не хочу.

– В справке написано, что это был несчастный случай, – говорит доктор Уолш. – Как это произошло?

Я пользуюсь моментом, чтобы снова прикрыться одеялом. Терпеть не могу пересказывать эту старую историю, но никуда не денешься.

– Когда я была совсем маленькой, я попала под робота – косильщика газонов. Мама вовремя успела меня вытащить, иначе он бы меня на кусочки порезал.

Я сама этого не помню, но столько раз слышала эту историю, что сейчас мне уже кажется, что это мои собственные воспоминания.

– У робота ножи были из кобальта. Раны, нанесенные им, практически не заживают.

– Кобальт? – Доктор Уолш явно впечатлен. – Я такого никогда не слышал. – Он добродушно хмыкает. – Удивительная история. И что, никто никогда не пытался зашить эти раны?