Райан Гродин - Город-крепость [litres]

– Девочки. Хозяин желает вас видеть. Сейчас же. Он закрыл салон. – Мама-сан удаляется так же внезапно, как вошла, отправляется звать девушек из трёх других комнат.

– Её поймали, – голос Вэнь Кей, самой младшей и маленькой из нас, похож на щебетанье птенца, такой же слабый и дрожащий.

Инь Ю так сильно дёргает её за волосы, что Вэнь Кей взвизгивает.

– Ни одна из вас даже не заикнётся об этом. Если Хозяин и Мама-сан узнают, что нам было известно о плане Синь… хорошо это не закончится. – Она смотрит на меня, ища поддержки.

– Мы ничего не скажем. – Стараюсь казаться взрослой, как подобает семнадцатилетней, но, по правде, чувствую я себя не лучше, чем они. Такая же испуганная, на вид бледнее рисовой лапши.

Не понимаю, почему я так взволнована. Я же знала, что это случится. Все мы знали. И пытались отговорить Синь.

Спасенья нет. Спасенья нет. Мы хором шептали ей слова хозяина, приправляя их десятком причин. Здесь у неё одежда, еда, вода, друзья. А что снаружи? Что? Голод. Болезни. Неумолимые улицы с длинными волчьими клыками.

Но её было не остановить. Я заметила это уже несколько месяцев назад, дикость, которая пылала в глазах, когда Синь рассказывала о прежней жизни. Она распространялась повсюду, зажигала её изнутри. Всякий раз, заходя ко мне в комнату, она отдёргивала алую занавеску и смотрела, смотрела, смотрела в окно – единственное на весь бордель. Она никогда не умела держать чувства внутри, как все мы. Инь Ю считает, это из-за того, что семья Синь её не продавала. Они любили дочь, кормили, учили читать, а потом вдруг умерли. Жнецы забрали её из приюта.

Синь распростёрлась на полу курительной комнаты, волосы её всклокочены, выдраны клоками, руки вывернуты назад под немыслимым углом. Я не могу понять, в сознании ли Синь и жива ли вообще, пока один из людей хозяина не вздёргивает её. Кровь, яркая, блестящая, стекает по ногам и рукам. На лице её тоже кровь, заливает щёки, спускается из уголков губ. Её платье – прелестный наряд из небесно-голубого шёлка с вышивкой цветущей вишни – превратилось в лохмотья.

Мы стоим, выстроившись в ряд, пока хозяин медленно, бесконечно обходит Синь по кругу. Когда он, наконец, останавливается, носки его тапочек повёрнуты к нам. Хозяин не кричит, но оттого слова его звучат ещё более устрашающе.

– Знает ли кто-либо из вас, как живётся на улицах бродягам? Как работается другим девушкам?

Мы все молчим, хоть и знаем ответ. Его Мама-сан всякий раз вдалбливает нам, если замечает на лицах пустоту. Его мы упорно пытались донести до Синь.

– Боль. Болезни. Смерть.

Слова соскакивают с языка точно удары. Закончив, хозяин подносит трубку к губам. Дым вырывается из ноздрей, напоминая мне алого дракона вышитого на его курительном халате.

– Как вы считаете, что вы будете делать там, совсем одни? Справитесь без моей защиты?

На самом деле ответ ему не нужен. Его вопрос скорее риторический, подобный тем, что папа обычно задавал за первой чашкой рисового вина. Перед тем, как взорваться.

– Я даю вам всё необходимое. Даю вам лучшее. Единственное, чего я прошу взамен, чтобы наши гости чувствовали себя здесь желанными. Такая малость. Такая крошечная просьба.

Только то, что хозяин сам с нами разговаривает, должно холодить кровь. Нас всегда наказывает Мама-сан, шипя и ударяя тыльной стороной жёсткой мозолистой руки. В те редкие разы, когда с нами разговаривает сам хозяин, он всегда напоминает, насколько лучше живётся нам, чем обычным проституткам. У нас есть собственные комнаты, шёлковые платья, чай и благовония. Выбор блюд. Всевозможная краска для лиц. У нас есть всё, потому что мы избранные. Лучшие из лучших.

– И вот Синь, – он произносит её имя так, что у меня по коже бегут мурашки, – плюёт в лицо моего великодушия. Я даровал ей безопасность и роскошь, но она отбросила мои дары, словно мусор. Оскорбила меня. Моё честное имя.

Синь сидит у его ног, дрожащая, окровавленная. Мужчины в чёрных одеждах тяжело дышат. Интересно, насколько далеко Синь удалось сбежать, прежде чем её поймали?

Хозяин щёлкает пальцами. Его люди вчетвером вздёргивают Синь на ноги. Она, как кукла, повисает в их руках.

– Раз ты не чтила моё радушие, нарушила правила, ты будешь наказана. Хочешь, чтобы с тобой обращались, как с обычной проституткой, ты это получишь.

Он закатывает рукава. Фанг, мужчина с алой татуировкой на лице, передаёт что-то хозяину.

Я плохо вижу предмет, зато видит Синь и испускает такой дикий визг, какой бы и мёртвого пробудил ото сна. Она оживает, пинается и вырывается так яростно, что удерживающие её мужчины не могут устоять на месте. Крики её превращаются в слова: