Алексей Федяров - Сфумато

В подписи допрошенного Анатолий видел «р» со скошенным хвостиком, такую же, как на могиле Лены. Не замёрз он тогда, тот художник-карикатурист, просто у него такая «р», а вот Анатолий, сидя с ним на кухне домика и разливая хлебный самогон в кружки, слишком разгорячился и говорил, много говорил, а главное — лишнего наговорил. Смерть Лены тяжело ему далась, и сказал он, что взорвать надо было все эти братские народы, всех, кому верили и кого ждали, а Конвенцию сжечь, лишь бы Лена была жива. Художник соглашался и пил, а Анатолий, сорвавшись раз, больше такого не произносил. Но сказанного хватило.

— Не подпишу, — сказал он ещё раз, — да и зачем вам моя подпись?

— Все подписывают. Нужно, чтобы все подписывали, — ответил старший, — такой порядок. Не дури, Соколовский.

Анатолий вспомнил, как в начале четвертого президентского срока того, кто, казалось, навсегда, писал очерк о пытках в полиции. Он думал и не находил ответа, зачем надо было пытать этих несчастных, к чему эта сакральная страсть к явке с повинной.

— Никто не знает, — ответил ему тогда один старый опер, — так всегда было. Подпишет злодей явку, так тебе и на душе легче.

Теперь Анатолий должен был облегчить душу этим двум подтянутым людям с резкими взглядами — засекреченному следователю и его красивой помощнице.

— Нет, — сказал Анатолий, — бейте.

Когда он очнулся в третий раз, светло в комнате стало не сразу. Он лежал на спине, но голова была повернута в сторону. Повернули, чтобы кровью не задохнулся, понял он. Боли не было. На полу он увидел несколько зубов в кровавой слизи. По щеке стекало что-то тёплое. Кровь, сомнений не было. Пощупать дёсны языком он не мог, язык не шевелился.

Били те двое, что было ушли, отпущенные старшим. Били спокойно, с перерывами. Смотрели на него и видели, когда и куда надо ударить.

— Звать старшего? — спросил один.

Анатолий закрыл глаза.

— Работаем, — сказал второй.

Боль вернулась.

В окно светило ночное северное солнце. Анатолий лежал на полу в том же кабинете. Шторы больше не закрывали света. Старший сидел рядом с ним на стуле.

— Подписал? Ну молодец, — проговорил он, — отдыхай, Соколовский. Скоро утро. Судебная комиссия ждёт.

Свет снова погас.

Обыск проводили тщательно. Видно было, что не первый раз, что это просто работа, которую люди делают хорошо. Завораживало, как они вытаскивали ящики письменного стола, раскладывали бумаги и быстро читали их, что-то убирая в сторону, а что-то передавая главному в группе, тому самому, что представился Давиду Марковичу. Передавая документы, они кратко комментировали их, почти неслышно, а главный кивал и тоже быстро просматривал бумаги.

Каток, подумал Давид Маркович. Меня снова переезжает каток. Начал нарастать страх. Потели ладони, от этого было стыдно, а от стыда он краснел и потел уже весь.

— Переживаете? — спросил главный оперуполномоченный.

— Да, — честно ответил Давид Маркович.

— Есть из-за чего?

— Да.

— Из-за чего?

— Я не знаю. Но знаю, что вы найдёте, если надо. А раз вы приехали, значит, надо.

Оперуполномоченный отодвинул стопку бумаг и посмотрел на Давида Марковича.

— Давид, — вкрадчиво сказал он, — не торопись. Мы поговорим сегодня. Обязательно.

Ответить Давид Маркович не смог. Грудь сдавило. Он слышал, как глухо и медленно стучит его сердце где-то под горлом.

По улице снова проехал тот самый красный трактор. У тракториста было пухлое лицо, он улыбался, и Давид Маркович узнал его. Он писал о нём очерк, о том, какой он передовик, выполняет план и любит жену. Это было в доме тракториста, тот сидел за столом и звучно пил самогон из стакана крупными глотками, пухлое лицо его раскраснелось, он беспрестанно звал жену — субтильную женщину с усталыми глазами, и когда он её звал, огромные кулаки его сжимались, а когда она приходила и спрашивала, что подать, он смотрел на неё осклабившись — был доволен.

— Вот так живём, — говорил тракторист, — не жалуемся, выпить есть, закусить тоже, и никуда без нас в деревне, не ты же, Маркович, пахать будешь? Ты же и плуг куда прицепить не знаешь.

Не знаю, подумал Давид Маркович, глядя на уезжающий трактор, и вдруг почувствовал острую зависть к этим огромным кулакам, пухлому лицу и самогону звучными глотками.

Почти у самого окна встала полицейская машина, та же, что недавно проехала мимо редакции в сторону продлавки. Из неё вышли ещё двое мужчин, и это были не полицейские. Они зашли в редакцию. Один из них нёс несколько конвертов. Давид Маркович стал догадываться.