Геннадий Тарасов - Седьмой принцип

На единственном окне шторы были распахнуты в стороны и темнели по бокам, точно колонны с канелюрами. Легкая тюлевая занавеска слегка колебалась сквозняком, видимо окно оставили открытым. Или дверь на балкон…

Подумав про балкон, Веня непроизвольно содрогнулся и только тогда обнаружил, что рядом с его изголовьем сидит кто-то еще и этот кто-то держит его за руку. Он попытался отнять руку, но попытка не удалась, незнакомец удержал ее у себя.

– Тихо, тихо, тихо… – услышал Веня низкий, грудной голос. – Если хочешь, можешь сесть, но я поостерегла бы тебя от резких движений.

«Поостерегла бы, ага, – подметил Веня и сделал верный вывод: – Значит, женщина».

Он опустил ноги на пол и, отталкиваясь рукой и скользя плечом по спинке дивана, осторожно сел.

Мир, перевернувшись вместе с ним на девяносто градусов, стал условно нормальным. То есть обычным, таким, в котором мебель стоит на полу, а часы, картины и зеркала висят на стене. Комната под этим углом зрения показалась более длинной, зато потолок приблизился и стал таким, каким он привык его видеть и ощущать дома. Дома… А где он, собственно, находится?

Ему подумалось, что сон его еще продолжается. А и ладно, пусть продолжается, все лучше, чем… Он не стал уточнять, лучше чем что, но твердо держался за то, что лучше. Лучше – и все!

Сон или не сон, это еще надо выяснить, уточнить, но глаза его смотрели в пространство, и мозг регистрировал и пытался анализировать то, что глаза видели. И вот что они видели.

Рядом с ним в придвинутом к дивану низком и широком кресле сидела – да, женщина, пожилая и, мягко говоря, тучная. Тело женщины, начиная с подбородка, плавными волнами и наплывами растекалось книзу во все стороны, заполняя собой всю доступную емкость кресла. И, видимо, телу в кресле было тесновато, отчего ноги с круглыми ядрами колен, повинуясь напору плоти, раздались широко в стороны, словно две массивные колонны. На ногах красовались чулки, те самые, которые из-за их мягкости и практичности в ущерб эстетике любят носить пожилые женщины: в мелкий рубчик, светло-коричневые, безнадежно застиранные и потому уже почти телесного цвета. Выше колен чулки оказались обжаты широкими резинками розового цвета, выставленными словно напоказ, что женщину совершенно не смущало. Очевидно, возраст, в котором она пребывала, определял то внутреннее состояние, которое делало ее выше всяких условностей, то есть позволяло самой их создавать и трактовать. Тело женщины скрывало, как могло, простое ситцевое платье, зато на плечах лежал спущенный с головы роскошный узорный платок с крупными маками на светлом поле. Лис не знал, как это соотносится с тонким вкусом, но вот именно такие платки на женщинах ему нравились. Седые волосы хозяйка дома собрала в пучок на затылке, но как-то не слишком аккуратно, потому что они все равно выбивались из-под резинки и лезли на глаза.

А вот глаза ее, беспокойные, цепкие, навыкате, казались случайными на широком и бугристом, с носом картофелиной и со всеми ее подбородками, обманчиво добром и простецком лице. В зачавшихся сумерках они светились странным желто-оранжевым светом, точно две надраенные монеты, и казались удивительно знакомыми. Веня мог поклясться, что прежде уже видел их неоднократно. Вот только где? «Чисто сова», – подумал он.

– А чем тебе сова не хороша? – спросила женщина своим низким, немного ворчливым, с хрипотцой, голосом. – Очень даже приличная птица. Умная, и все такое.

«Что-то у меня с головой», – резонно предположил Лис.

– Конечно, после такого-то приключения может и крыша отъехать, – согласилась женщина. – Да что отъехать, отлететь может! Но, думаю, обойдется, и все с тобой будет нормально. Ты посиди еще тихонько, посиди. Руку я тебе, как положено, обработала. Бальзамом умастила, повязку тугую наложила, – к завтрему уже будешь здоровый. Мазь я, между прочим, самолично делала, по старинному колдовскому рецепту, на мандрагоре. Так что не сомневайся, и побереги пока силы, прыгун, они тебе скоро понадобятся, уж поверь мне.

Веня скосил глаза на туго перевязанную, сияющую белизной бинта руку. Рука словно парила в невесомости или пребывала в теплом футляре, и ей там было удобно и хорошо. То же самое он мог сказать и о самом себе: спокойно и хорошо. «Чудеса…» – подумал Веня, на что женщина никак не отреагировала вербально, только улыбнулась толстыми губами. Губы женщины казались чрезвычайно подвижными, из улыбки легко могли сложиться в упрямую складку, что выдавало наличие характера, если не вздорного, то своенравного. «Э, – подумал Веня, – а с ней лучше дружить».