Ольга Дернова - Реальность 7.11 [СИ]

Смотровая площадка «Санфлауэра» была забита туристами, ожидающими заката, а вот солярий стремительно опустел. Стоило температуре упасть на пару градусов, как серьёзные люди, равнодушные к краскам вечернего неба, переключились на гостеприимные бары и полулегальные казино огромного гостиничного комплекса. Воздух наполнило мелодичное треньканье непрерывно работающих лифтов.

Эмпат не рискнул смешиваться ни с первой, ни со второй группой. Он бесцельно бродил между рядами разложенных кресел, ещё хранящих очертания человеческих тел. Время от времени он нетерпеливо косился в сторону смотровой площадки; пальцы его крутили и тискали маленький портсигар в кармане плаща. Потом, испугавшись, что его могут принять за террориста, он вытаскивал руку из кармана, но та вопросительно повисала в воздухе, мешая его движениям. Эмпат не привык ходить без перчаток; боясь ненароком коснуться какой-нибудь поверхности, он снова запихивал неловкую руку в карман, и пальцы его снова вцеплялись в заветный портсигар, и весь круг действий повторялся сначала.

Наконец смотровая площадка очистилась от народа. Солнце ушло за горизонт, и кресла в солярии с металлическим щёлканьем стали складываться. Эмпат по какой-то загадочной дуге направился к нависшему над городом прозрачному пузырю. Сейчас, когда он понял, что время пришло, его охватила неуверенность, граничащая с физической слабостью. Оттягивая решающий миг, он посмотрел вверх, потом вниз. Над головой было чистое тёмно-синее небо, ещё хранящее отсвет солнца. Звёзды ещё не засияли на нём в полную силу. Под ногами, подёрнутый серой облачной рябью, притаился город. Город деловито поблёскивал бусинами окон, цепочками выкладывал фонари, подмигивал машинными фарами и задом наперёд писал на облаках бесконечную вязь рекламы. Но за всей этой мышиной вознёй, за всем этим карнавальным сбродом огней мерещилось то, что эмпату было хорошо знакомо. Холод. Вечная сырость. Мрак. Стараясь не думать о том, как он будет спускаться обратно в этот кромешный вавилонский ужас, эмпат вытащил из портсигара единственную сигарету и закурил.

Всё изменилось после второй затяжки. Голова сладко закружилась и куда-то поплыла, но, совершив маленький круг, вернулась на прежнее место. Тогда он открыл глаза, которые из-за какого-то суеверного страха держал зажмуренными, и приготовился к зрелищу нового мира…

Что следовало поставить во главу угла, а что — отмести, как несущественное? То многоцветное и текучее, вязко струящееся поверху, которое просвечивало сквозь маленькие овальные окошки? Или то, в чём эти окошки были проделаны, — белое и вроде бы плоское, но если смотреть как следует, в нём начинала просвечивать глубина, а за ней вторая, а вторую, кажется, подпирала третья, и вовсе необозримая… Эмпат покачнулся и, чтобы сохранить равновесие, прижал подбородок к груди. Глаза его рассеянно скользнули по руке с зажатой между пальцами сигаретой. Теперь он ясно видел, в чём фокус. Эмпат усмехнулся и, чувствуя, что всё идёт как надо, начал смотреть на город.

Город тоже изменился. Наивно было думать, что наполнявшие его миазмы исчезнут, и они действительно никуда не делись, даже сделались гуще и как-то значительнее. Но среди этих ядовитых скоплений, пронзая их во всех направлениях, протянулись прочные сияющие линии. Некоторые из них были шириной с человеческую ладонь, другие не уступали какой-нибудь оживлённой магистрали. Симметрия, с которой они сближались и расходились, наводила на мысль, что все эти линии — явление рукотворное. На окраинах города они изгибались широкими плавными дугами, и когда эмпат медленно повернулся по часовой стрелке, он понял, что все линии замыкаются в гигантскую светлую мандалу. Под ней золотилась вторая; сколько их было ещё, эмпат не знал, но возникшее в нём ощущение страшной тесноты и скученности подсказало, что таких мандал должно быть много.