Александр Богданов - Вечное солнце. Русская социальная утопия и научная фантастика второй половины XIX — начала XX века

В 1950 году Б. М. Эйхенбаум опубликовал в журнале «Огонёк» (№ 47) свою статью «Легенда о зелёной палочке». В ней выдвигается гипотеза о декабристском происхождении легенды. Друг отца Льва Николаевича, Н. И. Толстого, декабрист П. И. Колошин якобы мог рассказать в семье Толстых, как рукопись «Русской правды» Пестеля была зарыта в земле — в канаве около села Кирнасовки, где она и была найдена потом следствием и доставлена Николаю I. «Муравейные братья», по мнению Эйхенбаума, не что иное, как смутное воспоминание о декабристах братьях Муравьёвых.

Гипотеза Б. М. Эйхенбаума представляется неубедительной и натянутой, так как, с одной стороны, преувеличивает декабристское влияние в семье Н. И. Толстого, а с другой — без достаточных оснований ставит под сомнение приводимую самим Толстым этимологию «муравейных братьев» (от «моравских братьев»). Следует учитывать и то, что статья Эйхенбаума была опубликована в юбилейном 1950 году, когда широко отмечалось 125‑летие со дня восстания декабристов.

«Моравские братья» (часто называются также «богемские братья») — возникшая в середине XV века в Чехии религиозная секта. Взгляды секты восходили к принципам раннехристианских общин: имущественное равенство, отрицание сословного деления общества и т. п. «Моравские братья» стремились проводить в жизнь принципы непротивления злу насилием, что делало их особенно близкими мировоззрению Л. Н. Толстого. В начале XVII века секта была разгромлена, многие её приверженцы бежали в Германию, где в местечке Гернгут почти столетие спустя, в 1720 году, возникла община гернгутеров, преемственно связанная с «моравскими братьями». Поразительно, что немногочисленные общины «моравских братьев» существуют и в наши дни не только в США, ФРГ, Чехословакии, но даже в таких далёких районах земного шара, как Танзания и Антильские острова. Сейчас организации «моравских братьев» находятся в тесном союзе с лютеранами.

Отрывок входит в поэму «Дедушка», написанную с 30 июля по 8 августа 1870 года и опубликованную в сентябрьском номере «Отечественных записок» за 1870 год.

Источником Некрасову послужили только что появившиеся тогда «Записки декабриста» А. Е. Розена, опубликованные за границей (Лейпциг, 1870). Сведения о Тарбагатае приводятся на с. 248–249 «Записок декабриста».

К. И. Чуковский опубликовал большую статью «Тарбагатай» (см.: К. Чуковский. Рассказы о Некрасове. М., «Федерация», 1930, с. 138–190), посвящённую, впрочем, другой проблеме: теме денег и богатства в жизни и творчестве Некрасова. Чуковский отмечает, в частности, звуковую выразительность самого названия Тарбагатай:

«В самом звуке этого слова есть и грузность, и сытность, и приземистое небо…» (с. 179).

Разумеется, название Тарбагатай не придумано Некрасовым, это подлинное название старообрядческого села в Забайкалье, о котором рассказывают записки А. Е. Розена.

Рассказ написан в феврале-марте 1886 года, опубликован в том же году в книге Л. Н. Толстого «Три сказки».

Печатается по изданию: Л. Н. Толстой. Собрание сочинений в 20‑ти томах. Т. 10. М., «Художественная литература», 1963, с. 381–383.

В основе рассказа лежит народная легенда, записанная в Архангельской губернии и опубликованная А. Н. Афанасьевым в предисловии к его сборнику. «Народные русские легенды» (М., 1859), с. VIII—IX. Толстой основательно проработал легенду и расширил её текст примерно втрое. Для сравнения приводим первоисточник по сборнику Афанасьева:

«Был-жил такой царь, ездил-гулял по полям с князьями и боярами, нашёл житное зерно величиной с воробьиное яйцо. Удивился царь, собрал князей и бояр, стал спрашивать: давно ли это жито сеяно? Никто не ведал, не знал. И придумали взыскать такого человека из старых людей, которой мог бы про то сказать. Искали-искали, и нашли старика — едва ходит на двух костылях; привели его к царю и стали спрашивать: кем сеяно это жито и кто пожинал? — Не памятую, — отвечал старик; — такого жита я не севал и не знаю; может, отец мой помнит. Послали за отцом, привели к царю на одном костыле. Спросили о зерне; он тоже говорит: „я не севал и не пожинал; а есть у меня батюшка, у которого видел такое зерно в житнице“. Послали за третьим стариком; будет ему от роду сто семьдесят годов, а пришёл к царю легко, без костыля, без вожатых. Начал его царь спрашивать: „кем это жито сеяно?“ Я его сеял, я и пожинал — сказал в ответ старец, — и теперь у меня есть в житнице, держу для памяти! Когда был я молод — жито было большое да крупное, а после стало родиться всё мельче да мельче. — Спросил ещё царь: „Скажи мне, старик! Отчего ты ходишь легче и сына, и внука?“ — „Оттого, — сказал старец, — что жил по-божьему: своим владал, чужим не корыстовался“».