Ника Ракитина - Мой далекий берег [СИ]

— Идем на кухню. Я кисель сварю.

— Да-а? — сладкоежка Юрка подпрыгнул от радости. Да и не так-то часто последнее время Ивка сама изволяла что-то приготовить.

— А ты разбуди тетеху, пусть здесь подметет.

Юрок немедленно надулся. Ивка взлохматила его гриву:

— И не сердись. Приходи. У огня посидим. Спать хочется-а… — она зевнула, подумав, что как раз наоборот — спать расхотелось совсем.

Она нарезала ножом на дольки сухие груши и яблоки, промывала, ошпаривала, подсыпала сахар, помешивала… пышной шапкой поднималось над котелком кипящее молоко… Юрка, уже аккуратно одетый и причесанный, присел рядом, следил за ее движениями, незаметно облизывался.

— Ветер тоже кисель любит, — улыбнулась, ставя перед сыном дымящуюся тарелку, Ивка. — Ну, где твоя подружка? И ей налью.

Вид у сыночка сделался глупый, вызвав звонкий смех.

— Это я сегодня добрая. Грамотка пришла: Ветер через три дня вернется.

Ивка подперла щеку ладонью, глядела, как лакомка-сын наяривает кисель, стучит ложкой о гладкий фарфор.

— Неделю дома — и опять в дорогу, — она закрыла лицо ладонями, украдкой, сквозь пальцы, следя за Юрием. — А на дорогах неспокойно…

— Да-а, — невольно подыграла хозяйке Купавка. Защебетала, перетирая ложки: — Вон я слышала чего. Вон в Урликах Тумаша музыканта всю ночь играть заставили. Вина пили без меры, а он чтобы пел. А вообще, — щебетала глупая девчонка, — вообще, я слышала, музыкант должен только три песни испеть: первую Берегине, вторую людям, третью — хозяину дома, где привечают. А эти…

Юрка замер с недолизанной ложкой.

— Ты говори, Купавка.

Та повернулась к Ивке:

— А эти до утра петь заставляли, топором грозили, а как совсем охрип, не угодил, говорят. И пальцы в дверь. Ой…

— Мама!!

— Болтают, — отмахнулась Ивка. — Но отцу далеко, в Шужем ехать. Если б рядом не слуги, не наемная охрана — родная кровь, все спокойнее мне.

— Но Шужем — он почти за тридевять земель!

— По Купавке боишься соскучиться? Так бери ее с собой.

Купавка уронила нож.

— Мужчина к нам спешит, — посмеялась Ивка. Повернулась к Юрке: — Да и не маленький уже. Пора толком знаменить учиться.

Юрий степенным жестом отер пухлые губы:

— И у границы знаменить учиться можно. Да хоть у того, нашего гостя, Саввы. Как он? — и, несмотря на материн гнев, упрямо набычась, продолжил: — Мне через месяц пятнадцать. Я пограничником стану. Как дед.

— В герои решил податься? — сузив глаза, прошипела Ивка. — Думаешь, сильно пограничники нужны? Да что приходит из Черты — сгорает набольшее через час. Вот что, сокол, я тебе мать и еще месяц хозяйка. Поедешь с отцом в Шужем.

Юрка вскочил, случайно столкнув тарелку. Та раскололась, засыпав осколками каменный пол. Купавка ахнула:

— Сейчас приберу!

— Вон, — коротко велела Ивка.

Купавка, зарыдав, выскочила из кухни. Юноша кинулся за ней. Прогрохотало по ступенькам, и наступила нехорошая тишина. И ведьме не пришлось выглядывать из кухни, чтобы знать, что с картины на верху лестницы сочатся и капают под ноги этим двоим бурые капли крови.

Зори были кровавыми. Подпирали небо розовые дымы, и морозы стояли такие, что смерзались дверные петли и трескалась на деревьях кора. И даже придумать трудно было, что уже скоро забьет в их жилах сладкий сок, превращаясь в зеленые флаги листьев. Вести не радовали. Ивка надеялась только, что это самая густая темнота перед рассветом. Ей удалось угрозами, а больше уговорами и слезами, все же спровадить сына с мужем в Шужем. Руки у ведьмы были развязаны. И, словно подкрепляя свою волю, каждое утро заглядывала она в заветное отделение укладки; любуясь, крутила в руках резную каменную чашу со зверями и виноградными гроздьями, проводила ногтем по лезвию атамэ и откупоривала лекиф, вдыхая травянистый жгучий аромат мази, содержащейся в нем. Перекатывала на языке имена: прострел, конидия, ведьмина метла, одолень… — и тихо чему-то смеялась.

… У крылечка Ивку ждал крытый возок бургомистра. Сам мессир Хаген, гостеприимно улыбаясь, стоял у открытой дверцы. Печка в возке жарила вовсю, но к концу дороги Ивка все равно продрогла вконец, и когда пробовала пошевелить ногами, козловые сапожки стучали друг о дружку, как каменные.

— Пройдемся, — взмолилась она.

Бургомистр высадил ведьму и под локоток повел среди сваленных к фасадам сугробов.

— Вот странно, — пробормотал он, смущенно поглядывая на серый снег. — Откуда пыль эта?

— Вы о чем-то хотели просить, мессир Хаген? — улыбка была скользкой, как змея, и почти такой же опасной.