Инна Шаргородская - Лисы и львы

Катти остро глянула на него. И спросила:

– Но разве тебя это не устраивает? Ведь твое задание будет выполнено!

– Нет, проницательная ты моя, – сказал капитан, – не устраивает. Во-первых, мое задание будет выполнено, только когда я передам им универсус из рук в руки. Сами они опознать его не смогут. А во-вторых… ладно уж, скажу, госпожа Физер все равно уже услышала и поняла слишком многое… – Он тяжело вздохнул. – Я не хочу, чтобы наниматели узнали об участии в этом деле моего брата. Разве что постфактум, когда – и если! – универсус уже будет у них, и на радостях они смогут его простить. Иначе для Идали это может кончиться весьма плохо…

Именно в этот момент, разумеется, черти вынесли из спальни Клементину.

Она застыла на пороге, взялась за сердце. Сказала глухо:

– Я знала, что ты чего-то не договариваешь… Что с ним сделают?

– Ничего, – вскакивая на ноги, твердо ответил Кароль. – Это я тебе обещаю!

В кабинете что-то грохнуло.

Самым неприятным образом напомнив ему о раскатах грома, которые обычно следуют за молниями, сопровождающими попадание в ловушку обратного эффекта, что означает верную погибель в случае невыполнения обещания…

– Что это? – бледнея и хватаясь за сердце второй рукой, спросила Клементина.

Из-под кабинетной двери потянуло гарью.

Наводя на крайне неприятную мысль, что Раскеля уже нет в живых.

Но тут подал голос сам Раскель – приоткрыл дверь, предупредил:

– Не соваться! – и снова ее захлопнул, замешкавшись, правда, на секунду при виде Клементины.

– А… – только и сказала она.

– Присядь! – подскочила к ней Катти.

– Кофейку! – захлопотала Пиви.

А капитан спросил озабоченно:

– Душа моя, ты не рано ли поднялась с постели?

– Тревожно мне, – слабым голосом ответила Клементина, пока ее, чуть ли не силком, усаживали за стол. – Как будто вот-вот случится что-то страшное…

Приставать с расспросами Кароль не стал – догадывайся она, что именно может произойти, сказала бы, – но напрягся. К предчувствиям асильфи следовало относиться очень внимательно.

Как – на самом деле – и к собственным вещим снам. Он вспомнил о кошмарах, преследовавших его в ночь перед вызовом к правителю, и поморщился. Попробуй, скажи теперь, будто ты не знал, на что шел!..

И тут…

Клементина медленно, как сомнамбула, глядя прямо перед собой, снова поднялась на ноги.

– Идали, – выдохнула она чуть слышно, и в лице ее не осталось ни кровинки.

Капитан замер, не сводя с нее глаз.

– Близко, – пробормотала она, так же медленно выходя из-за стола и поворачиваясь лицом к центру комнаты. – Плохо ему… устал… очень устал… но идет сюда! Вот он…

И в следующий миг в гостиную из ниоткуда шагнул Идали Хиббит.

То, что этот человек не просто устал, а устал смертельно, было видно с первого взгляда – по тому уже, как он пошатнулся и едва не упал, когда ступил на пол, словно твердая поверхность под ногами оказалась для него неожиданностью.

С Аглюсом Вороном – ничего общего. Это Катти не удивило, поскольку в живых картинах волшебной девы они с Пиви уже видели истинное обличье могущественного черного мага Идали Хиббита. Тоже брюнет, как и Аглюс, но коротко стриженый. Безусый. Невысокий, скорее худой, чем плотный. Бронзово-смуглое лицо, очень светлые глаза под черными бровями, длинная челка. Тонкие губы. Крестообразный шрам на щеке…

Но сейчас она его, пожалуй, не узнала бы, если бы не предупреждение Клементины. Вид изможденный, словно несколько суток не ел, не спал. Лицо осунувшееся, глаза запавшие. Одежда – в таком состоянии, будто продирался сквозь колючие заросли…

Идали не увидел здесь никого, кроме своей жены.

Зато ее, казалось, он видел до того еще, как шагнул в комнату, словно шел на свет ее любви, как путник в ночи – на далекий огонек. Встретившись с ней глазами, выдохнул с облегчением, улыбнулся.

И Клементина вдруг… воссияла.

Так ярко, что Катти поневоле зажмурилась. Но поспешила открыть глаза, предчувствуя очередное преображение волшебной девы. И не пожалела об этом, ибо подобного ей наверняка не суждено было видеть больше нигде и никогда.

В сиянии этом Клементина обрела воистину ангельское обличье. Все земное, хрупкое, человеческое в ней исчезло без следа, и перед смертными предстало живое воплощение бессмертной, неземной, исполненной благородного величия силы. Воплощение самой любви, способной превращать бесплодные пустыни в цветущие райские сады – улыбкой, взглядом, мановеньем руки…