Дарья Зарубина: Все свои

— Вот тебя как зовут, дорогуша? — спросил дядя Витя.

— Марина. — Она смутилась, поняв, что забыла представиться.

— А на вид — Мариванна, — философски прицокнув языком, резюмировал дядя Витя. — Непостижимая тайна природы!

Он поднял вверх указательный палец, словно этот палец должен был указать Марине ответ на все вопросы.

— Зачем вы насмехаетесь? — обиженно прошептала девушка, чувствуя, как к глазам подкатывают слезы. — Лучше скажите, куда мне идти. И я пойду.

— Да ладно, мать, не соплись. — Дядя Витя поднялся со скамейки и примирительно хлопнул новую соседку по плечу. — Серый и Серый, Марина так Марина. Никаких тайн, все боженька управил…

— А вы что же, верите? — удивилась Марина, заглядывая на ходу в лицо дяди Вити.

— Нет, — спокойно отозвался он. — Это я тебя утешаю. Заходи, а то дверь отпущу, и она тебя по спине огреет.

Дядя Витя с усилием держал хлипкую деревянную дверь, сидевшую на разболтанных петлях. Зато дверная пружина была массивной, толстой и явно не благоволила гостям. Собака, видимо наученная опытом, мгновенно проскользнула внутрь.

Когда Марина вошла, дядя Витя, козелком отпрыгнув, резко отпустил дверь, и она с грохотом захлопнулась. С потолка сорвался маленький, размером с трамвайный талончик, кусок штукатурки.

— Как же вы заходите? — спросила Марина, боязливо косясь на дверь.

Дядя Витя потер ладонью тощую шею:

— Ничего, голуба моя, привыкнешь. Рывком распахиваешь — и впрыгивай. Только задницу береги. Может, и не достанет. А если зацепит — так к самой комнате добросит. С доставкой на дом. — Дядя Витя усмехнулся и повернул за угол.

Девушка осторожно шла за ним.

Квартира была огромной. Маринка даже приоткрыла рот, но потом опомнилась и сурово сжала челюсти, надеясь, что дядя Витя не заметил ее удивления. Полтора десятка метров в глубь дома вел широкий коридор. Синие стены, вытертые до дерева бурые половицы, двери.

Двери были все деревянные, крашеные, кособокие, разномастные. Ручки тоже были разные. Одна, с косматой львиной головой, почему-то показалась Маринке страшной, даже зловещей. По коже побежали мурашки. В ногу ткнулся влажным носом Серый и застучал толстым хвостом по полу.

В этот самый момент из-за бежевой облупившейся двери с номером два послышался детский плач, потом звук отодвигаемого стула, звонкий шлепок и раздраженное бормотание. И в то же мгновение с другой стороны, из-за спины, резко обрушился водопадный грохот сливного бачка и скрип просевших половиц.

Марина отпрыгнула к стене и прижала к груди сумку.

Из-за угла, совершенно не обращая внимание на вошедших, прошаркал, стуча большими тяжелыми ботинками, всклокоченный старик. От старика шел тошнотворный кислый запах. Маринка опустила голову, чтобы не смотреть на гадкого деда, но в тот же момент заметила на полу мокрые следы.

«Это он, наверное, в туалете мимо унитаза… — с содроганием подумала она, — а потом ботинками…»

Маринку замутило, к горлу подкатила тошнота. Пришлось поспешно прикрыть рот и нос ладонью.

Дядя Витя проследил за ее взглядом и снисходительно усмехнулся.

— Эт ниче, мать, пообвыкнешься, — преувеличенно окая, пообещал дядя Витя, — на селе все свои. Галя, — крикнул он в закрытую дверь, за которой плакал ребенок, — Яковлич опять оконфузился. Подотрешь? Или занята?

— Ладно, — ответил из-за двери высокий женский голос, и ребенок заплакал с удвоенной силой.

Маринка расстроилась и шла теперь тихо, вовсе опустив голову.

Дядя Витя открыл перед ней белую дверь с разболтанной металлической ручкой.

— Ваши ап… Короче, твоя комната. Смотри, обживайся, — серьезно сказал он, почувствовав, что новой жиличке совсем худо и тоскливо. — Вещи тут остались от прошлого жильца. Какие нужно, себе оставь. А остальное… позовешь меня или вон из шестой. На помойку отнесем.

Марина оглядела комнату.

По правде говоря, она представляла себе все совершенно иначе. Хотя комната была даже ничего: светлая, квадратная — четыре на четыре, с большим окном. На окне висел желтый от времени давно не стиранный тюль, но занавески не было. У самого окна стоял овальный стол с круглыми темно-коричневыми следами, по всей видимости, от горячей сковороды. У стола — деревянный стул, выгнутый как кошачья спина. У стены — узкая голая кровать с панцирной сеткой.

От вида сетки в груди что-то сжалось и противно заныло. Стало одиноко.

Странно было начинать новую, взрослую жизнь вот с такого вот железного остова. Ей почему-то казалось, что комната, в которой она будет жить, должна быть пустая. Только светлые стены, большое окно, стол, кровать, стул. Тут так и было, только пустоты отчего-то не было. Той пустоты, которую должна была занять она, Маринка. В этой комнате все еще кто-то жил. В этих кругах от сковородки на столе, в этом замызганном тюле…