– Молчи, девочка, – спокойно ответил Игорь с тем же грузинским акцентом. – Пожалуйста, молчи.
– Ах, почему это я должна молчать, интересно! – пискнула Катька.
– Молчи, женщина, – сказал Игорь веско. – Потому что это я – князь Тавиани.
Признаться, этого она не ждала. Он не разучился ее удивлять.
– Какого же это хрена вы князь Тавиани? – спросила она и подбоченилась.
– Слушай мою команду, в смысле мою историю, – сказал Игорь, не поднимая глаз и размешивая соль в хаше. – Когда-то давным-давно молодой и глупый князь Тавиани познакомился в Петербурге не с теми людьми и вошел в опасный кружок. Они были молодые фурьеристы, ничего серьезного. Князь Тавиани перед ними форсил, поил грузинским вином и клялся, что его поддержит вся Мингрелия, что у него там в любом кабаке, то есть духане, все свои, и Кавказ поднимется и отделится, и все вместе мы опрокинем ненавистное самодержавие! И вообще – бахахи цхалши хихинебс! – он вскинул кулак. – Конечно, он врал. Он совсем не знал родную Грузию. И все эти люди не верили ему. Но среди них был осведомитель! – он многозначительно поднял брови. – Очень возможно, это был тот самый русский писатель, который всю жизнь писал про подпольных типов. Между прочим, большая сволочь.
– Он не был осведомитель! – вступилась Катька. – Он был прекрасный человек! Ты знаешь, что за ним был надзор до конца дней? Он знал, что его письма вскрываются, и нарочно писал жене подробно про то, как любит ее всю и в особенности один предмет, и как он хотел бы вдумчиво целовать именно этот предмет.
– Он был злобная скотина, но неважно, – отмахнулся Игорь – Надо было раскрыть заговор, хотя его не было, и заговор раскрыли, и князь Тавиани должен был вместе со всеми получить приговор – расстрел, замененный ссылкой, – но его предупредили. Он успел скрыться из Петербурга. Это у русских нет никакой национальной солидарности, а ему намекнул кто-то из своих, и он успел уехать в Берлин. Там он много лет скитался под чужим именем, напуганный на всю жизнь, выучился музыке – ведь все грузины очень музыкальны! Но проклятая ностальгия томила и мучила его, как будто он знал, что в Тифлисе ему еще суждено найти настоящую страсть, и он, смертельно боясь разоблачения, проник в родную Грузию под чужим именем. Его никто не узнавал, вдобавок он носил парик; никто не помнил князя Тавиани и не заподозрил бы, что этот седой, робкий старик и есть когдатошний пылкий юноша, мечтавший об отделении Кавказа и умеренном раскрепощении отдельных угнетенных. Карл Иваныч с наслаждением выпивал боржоми и киндзмараули, обучал прелестную девочку игре на рояли, тихо радовался ее успехам – но тут в дом повадился ужасный ястреб, подлый авантюрист, выдающий себя за князя Тавиани! Ведь тот Тавиани давно пропал без вести, а этот был наглый пятидесятилетний самозванец, присвоивший чужое имя и биографию! Где было генералу Касаткину проверить его родословную? Он ничего не понимал в грузинских князьях, а Мэри была рада-радешенька, что блестящий аристократ заинтересовался ее дочкой. Кстати, этот фальшивый Тавиани был карточный шулер и сорил деньгами. Карл Иваныч панически боялся открыться, он уверен, что над ним по-прежнему висит чахотка и Сибирь, что дело его не закрыто и петрашевцы по-прежнему вне закона, а Достоевский пишет проправительственные романы по заданию Третьего отделения, иначе его тут же сошлют обратно в Омск! Представь, какой это ужас: знать, что назвавшийся твоим именем самозванец будет сейчас соблазнять прелестное существо, получит все приданое, бежит – и ты, ты будешь опозорен! Нет, с этим князь Тавиани мириться не мог. Он отчаялся отложить свадьбу и задумал похитить невесту, поскольку другого способа отменить помолвку у него нет. Теперь он везет ее в старую усадьбу, которую ему когда-то подарил отец; разумеется, там теперь запустение, но, может быть, его помнит хоть кто-то…
– И Софико смотрит на него вот такими вот глазами, – подхватила Катька. – Она понимает, что такое настоящий старый аристократ. В ее душе просыпается любовь к настоящему Тавиани, она целует его морщины, стаскивает парик, под которым круглая, потная мингрельская лысина…
– Да какое там стаскивает! – сказал Игорь устало. – В обморок она падает. Они все, то есть вы, падаете в обморок при первой возможности. Потный парик, еще чего.
Киндзмараули было удивительно невкусным, но это был шанс несколько оглушить себя и притупить внезапно прорезавшуюся, дикую, с каждым словом усиливавшуюся тоску. Словно тормоз отпустили наконец. С утра, на остановке, потом в постели – все время был тормоз и дрожь, а сейчас одна тоска, пресная, сухая и белая, как лаваш.
Читать дальше