Алла Дымовская - Вольер (сборник)

– Ну, я не знаю. Никакой, наверное. Мне было интересно, – продолжал с похвальбой лгать Тим. А про себя в то же время думал: «Правда, какая польза в том, чтобы терпеть боль?»

И ответ пришел: «Чтобы знать, могу или не могу. А зачем? Просто, чтобы знать». Хотя в крапиву он полез совсем не за этим знанием. Но Тим понял вдруг, что знание это важное, и никто в поселке «Яблочный чиж» никогда еще не задавался подобным вопросом и не искал ответ.

– Всегда у Фавна на уме одни глупости, – Аника опять хихикнула. – Никчемный старик, этот Фавн. Даже имя у него никчемное. Ну кого из людей так зовут? И вообще, он не наш. Хотя, конечно, пускай живет. Фавн, он иногда забавный. Только мозги набекрень. Но ты не слушай его и не лезь больше в крапиву.

– Не буду, – согласился с ней Тим и вздохнул. Кожа горела и зудела, Тим еле сдерживался, чтобы не разодрать болячки ногтями. Теперь надо бы сходить в Лечебницу, пусть «колдун» смажет его какой ни на есть мазью или даст противоядие от чесотки. Но тут же он отказался от этой мысли. А в самом деле, сможет ли он, Тим, терпеть боль? Он сказал Анике: – Знаешь что, пойдем-ка отсюда. Нечего торчать у границы, еще от старших влетит, если поймают.

– Брось, ни от кого не влетит. Делать больше нечего, как нас здесь ловить, – Аника совсем развеселилась и побежала вдоль границы у самой кромки крапивных зарослей дальше, дальше, и все время смеялась.

Она вообще любила шалить, а Тим любил ее за то, что она любила шалить. И не только за это. Аника была красивая. Лучше всех в поселке «Яблочный чиж», да и в других, наверное, тоже. Так не бывает, чтобы на свете жили сразу две самые замечательные девушки, оттого, что не может так быть. Значит, Аника – одна-единственная. Нежная и светлая, и волосы, и лицо. Будто… будто… Тим впервые в жизни искал сравнения и не находил. Поэтому тоже побежал следом вдоль края зарослей. И пока бежал, нашел. Она светлая, будто белая сверкающая луна – ничейная бесприютная бродяга, которая с улыбкой выглядывает из ночных облаков. И волосы, как солнечный огонь, разве что на них можно смотреть, а на солнечный огонь – нет. Но самое чудесное – глаза Аники, такие голубые и прозрачные, будто тихое небо рано поутру, или как то самое заветное слово, мерцавшее загадочно сквозь крапивные кусты у границы… Тим, конечно, никоим образом не мог знать, что повторяет про себя банальнейшие сравнения влюбленных начинающих поэтов всех веков. Не мог знать, потому что в поселке «Яблочный чиж» не было ни одного поэта, и даже слова такого не было. И уж тем более никаких сравнений, ни банальных, ни изысканных. Но с чего-то пришлось начинать, и он начал. И почувствовал себя чудесно. Вот только волдыри. Как и всем поэтам на свете, ему помешала обыденная проза жизни. Но главное, первый шаг был сделан. И Тим ведать не ведал, что даже первый шаг по этой дороге никогда не позволит ему повернуть назад. Он догнал Анику, схватил ее за тонкую, чуть влажную руку:

– Погоди. Постой. Побежали лучше на речку. Я чешусь весь – уж очень злая эта крапива, – жалобно попросил он подругу.

– Ах ты, бедняжка, – Аника пожалела его. Голос девушки звучал неровно – она дышала прерывисто от быстрого бега и захватывающего ощущения уже сотворенной новой шалости. – Я тоже хочу на речку. На речку! На речку! – Аника закружилась на месте, и Тиму пришлось кружиться вместе с ней.

На реке плескалось несколько парочек, и еще одна сидела в обнимку на скамейке. Никто не обращал ни на кого внимания – неписаное правило: делай что хочешь, только другим не мешай. Тим скинул на бегу разношенные сандалии, резво проскакал по мосткам – миг, и он уже уверенно рассекал воду, словно хитрая рыба голавль. Ему сразу полегчало, прохладная вода ласкала обожженную лютой крапивой кожу, лучше всякого снадобья врачевала ноющие мелкие укусы-пузыри. Короткие штаны его намокли, плавно и упруго сдавили ноги и бедра, по телу пробежало приятное покалывание, мышцы стали сокращаться сильнее. Тим двигался в воде совсем быстро – чудное дело, эти штаны. Без них далеко и скоро не заплывешь. Однажды еще маленьким мальчиком он спросил у отца: как устроены его летние штанишки и почему в них удобнее плавать, чем без них? Отец немного удивился, но решил все же ответить сыну-несмышленышу, ответить раз и навсегда:

– Потому, что так захотели Радетели. Захотели и сделали. А как, не наше это дело. На то они и Радетели, чтоб у них голова болела.

А Тим немного подумал и спросил:

– Разве у Радетелей может болеть голова?