Рафаил Киров - Разбитый Адам (СИ)

-Эй, жид! Торопись! Ведь они уже близко!

-Да кто они, окаянная?

- Мздователи ! Уже едут! Уже близко!

-Мгм. Ты правда думаешь, что элитные боевые части самого Катехона придут сюда из-за твоего гнусного доноса?

-Еще как!

Неожиданно отец Давид услышал треск моторов, доносящийся из лесной глубины.

Совпадение? В сердце его зачалось нехорошее предчувствие. С лица его сошло снисходительное ерничанье.

-Как это понимать?

-Все просто, Отче! Ты повинен в убийстве ребенка, оказавшегося слишком дорогим своему отцу.

Спустя несколько напряженных минут, черные нацистские мотоциклы начертили на размякшей земле свои виражи, а игумена уже тащат под руки люди, полностью зашитые в кожаные рясы

-Теперь ты – на плаху! – проговорил Давиду один из палачей.

Вот они какие, мздователи! Полностью в коже, лица скрыты, на плащах эзотерические росписи, нанесенные белой краской.

Сруль с дебелым криком попытался вырвать своего благодетеля из рук мздователей, но в то же мгновение его тучное тело упало на землю с головой, простреленной разрывной пулей.

-Сруль!..Остановитесь! Мы лишь стяжатели... ангелических тел… Это часть обряда, на то есть санкция Церкви. Я не убивал! Как? Как это возможно? - отец Давид знает, что когда мздователи решают расправиться с тобой, оправдаться нельзя. Время военное и жесткое. Но молчать не может. – Не верьте этой шлюхе! Блудница! Клеветница!.. Кликуша!

Отца Давида возвели на плаху и от земли его отделяет лишь вершок ветхой табуретки. Один из палачей завязывает петлю для повешенья. Тут же стоит у ног игумена Кириак и продолжает отвлеченно и сосредоточенно рассуждать.

-А мне-таки, батюшка, кажется, что когда Бог умер, даже воздух омертвел. И можно с Богом воссоединиться только самому для мира умерев.

-Смерть ты видишь каждый день, Давид. Что же теперь расхлябался? - торжествует Фекла.

Братья и сестры по хлыстовской общине и церкви сторонятся ее, не понимая, что делать в этой ситуации. Наконец гул стяжателей и крики Давида прервал сухой голос главного мздователя.

-Отче! Услышь и прими. – на плечах начальника мздователей погоны с вышитыми на них изображениями черепа Ветхого Адама, на шее его висит нагроможденный посторонними религиозными символами христианский крест. - Катехон, живой Бог Евразии… не может ошибаться! Ты осужден по прямой директиве нашего Отца.

-Что-о-о?! – воскликнул отец Давид, но голос пресекся сдавившей горло веревкой.

Несчастный неистово забултыхался в воздухе и через пол минуты упал на землю. Веревка не выдержала.

Игумен сорвался с петли и во второй раз.

Не желая больше наблюдать за суетой неряшливой, неумелой казни, Кириак пошел в свою келью.

Его окликнул один из мздователей, снимающий кожаную повязку с лица, чтобы покурить махорки.

-Эй, стяжатель! Твой наставник упразднен, и ты свободен. Вас могут определить в наши ряды, если у вас есть желание…

Но дружественный разговор не завязался. Кириак не обернулся. Его ум занят другим.

-Умру, умру для греха… В гноище шагну и грех в нем свой утоплю. В одном только Мертвом Боге жить буду. В гноище шагну

Великая блудница

«Как странно мне», - думает Фекла сквозь тонкий сон, - «Я вновь видела себя во сне. Горе… сделало меня другой. Будто ниспали чары. Но меня неустанно кто-то манит… там, в пустоте ».

И вдруг на Феклу навалилась такая горькая и острая тоска, что она бросилась бежать в лес, в чем была, наугад, желая раствориться в июльской ночи, в ее пульсирующей и зовущей глубине… Как будто где-то под земляничным кустом в сумерках бьется ее собственное, беззащитное сердце… Словно мотылек вспорхнула она, чтобы попасть в огонь.

На следующее утро стало известно, что из Керженской секты исчезла не только Фекла. Суматохой воспользовались еще двое: Кириак, заболевший идеей «растворения» греха и хлыст Николай, задумавший воспротивиться тоталитарной церковной системе посредством юродства Ничто ради, для чего оба они направились в столицу Евразии – Новую Москву.

Парадокс христианского юродства действовал и в благодатные времена. Юродивому, отрекающемуся от людей, все равно нужны зрители, чтобы терпеть от них издевательства и наказания за провокации. Так ведет и Николая его юродский инстинкт.

«Пострадать хочется!»

Но из числа керженских стяжателей наибольшее потрясение беременность Феклы произвела на юношу по имени Агат. Он младше Феклы на 5 лет и тайно питает к ней чувства любви. И когда он увидел свою обрюхаченную возлюбленную, когда узнал о ее бесчестьи, то любовь его лишь стала более ясной и личной. Не подобающе личной для хлыста.