Джон Адамс: Хаос: отступление?

Дант-23 издает какой-то звук, машет другим щупальцем и устраивается в углу лаборатории, чтобы наблюдать за происходящим.

Она тоже этого хочет, хотя когда я начал, она как будто сама испугалась своей реакции. Я готов поставить на свое ружье, что она не догадывалась, что может испытывать такое желание – откуда могла она это знать, если живет здесь? Она девственница. Тут уже я испугался – у меня никогда не было такого секса. Она не сдерживает свои чувства и ничего не скрывает. Ни тогда, когда мы это делаем, ни когда говорим. Ей, кажется, не приходит в голову, что я могу что-то скрывать. Она совсем меня не знает, но полностью мне доверяет – считает, что я не сделаю ей больно, что не обману ее, что не буду лишать ее удовольствия.

Она что, совсем ненормальная?

Я снова к ней тянусь.

Я переношу соевый фильтрат в мерный стакан и готовлю реагент. Но тут древний спектрофотометр отказывается включаться. Дисплей остается темным. Ничего не светится, ничего не работает, и я ничего не могу сделать, чтобы это починить. Эта штука окончательно сдохла.

Я и раньше терял оборудование. Но по каким-то причинам эта потеря меня сильно потрясла. Я сижу на табурете и рыдаю, как четырехлетний ребенок.

Возможно, это сказывается низкое содержание в моей крови цинка и железа. Миллионы лет люди получали железо и цинк в основном из плоти животных. Но варварство – не та цена, которую нужно платить за здоровье.

А может, дело не в том, что у меня в крови, а в том, что у меня в голове.

В конце концов, я встал с табурета и плеснул в лицо холодной воды. Я больше не могу оставаться в лаборатории. Наступили сумерки, и возле реки слышна музыка – идет второй день праздника. Там будут люди, смех, Взаимность. Я направляюсь туда, где звучит жизнерадостная музыка, надеясь, что она поможет мне избавиться от мыслей, которые, как дикие медведи, грызут мое израненное сознание.

– Сегодня вечером будут танцы, – говорит Дженна, – часть праздника Благодеяния. Я понимаю, что ты не сможешь танцевать, но там будет костер, будет музыка, игры, будет весело.

Она лежит, завернутая в мягкие, потертые, чистые простыни, ее освещают последние лучи солнца, падающие сквозь высокое окно. Голые груди мягко поднимаются и опадают. Ее волосы так же спутаны, как эти простыни, глаза сияют – серые с золотистыми блестками.

Враг может прийти на танцы.

До сих пор я пока что сходил за одного из этих… «людей».

Она проговорила весь день. Теперь я ее хорошо знаю. Как же она может быть одной из них?

Я заставил себя вспомнить Карла, шестнадцати лет от роду.

Кейли, лучшего стрелка из всех, кого я видел.

Джерома, который в одиннадцать лет сбежал из своей деревни и как-то сумел выжить один до тех пор, пока мы его не нашли.

Мэтта, Рухана, Педро, Сьюзен, Терри.

Дант-16 и Дант-23 присутствуют на танцах – стоят в тени возле костра и наблюдают. Что, если я покажу им сломанный спектрофотометр и жестами изображу, что мне очень нужен новый? Могут ли они дать мне его или его инопланетный эквивалент? Может ли их техника столь сильно отличаться, что они не смогут заменить нашу?

Или они хотят, чтобы у нас год за годом оставалось все меньше и меньше?

– Я сейчас скажу глупость, – робко говорит Дженна.

Мы направляемся к реке. Для теплых сумерек она надела только свободные брюки и безрукавку из какой-то голубой ткани. Она не обращает внимания на мою длинную и плотную куртку или, по крайней мере, не говорит об этом. Ее рука непрестанно шевелится в моей руке, словно маленькое беспокойное животное.

– И что за глупость ты собираешься сказать?

– Я думаю… что ты другой.

Я напрягаюсь. О боже, нет… что же она заметила? Неужели она меня предаст? Я не хочу, чтобы мне пришлось…

– Ты другой, потому что ты похож на меня, – говорит она. – Здесь больше таких нет. Совсем нет.

Я снова достаю свободную руку из кармана куртки.

– Я другой? В каком смысле? – осторожно говорю я.

– Не знаю. – В ее голосе звучит беспокойство. – Ну да, секс… До этого я никогда не испытывала такого желания, ничего подобного… Джейк, почему я испытывала к тебе такие чувства, каких не испытывала раньше? Кто ты на самом деле?

К своему изумлению, мне вдруг захотелось ей это сказать. Но я не могу этого сделать, и не хочу, чтобы она задумывалась о моих отличиях от ее народа. Поэтому я привлекаю ее к себе и говорю, чтобы отвлечь: