Виктор Колупаев - «Толстяк» над миром

— Что будем делать? — спросил Звездочет.

— Понесли к крейсеру. Оружейник, держи за голову.

— Взяли… Осторожнее!

— Чего уж теперь осторожнее…

Цепляясь за камни, трое медленно поднимали в гору четвертого. Чуть поотстав, но уже уверенно догоняя их, отплевываясь и что-то невнятно бормоча, карабкался Тактик.

Дурашка был офицером для Наказаний. Случалось иногда так, что провинившегося нельзя было сажать в карцер. К примеру, Шкипера, который проводил в это время сложный маневр «Толстяка» в пространстве, или Стряпуха, готовившего обед. Так вот, наказание в таких случаях за всех отбывал Дурашка. Плата за такую работу шла порядочная, розги применялись редко, карцер был давно обжит, казался родным и уютным. Дурашка научился здесь разговаривать с неодушевленными предметами, относился к ним с нежностью и уважением, любил и понимал. Ему и сам крейсер представлялся живым существом. В те дни, когда никто из команды не совершал проступков, Дурашка лазал по закоулкам корабля, поглаживал трубы и кабели, вытирал пыль, смазывал трущиеся части, выслушивал стуки и вздохи «Толстяка». Он хорошо знал корабль, но знал не с технической стороны, а как-то подсознательно, чувствами, душой.

Команда относилась к Дурашке с юмором, не травила его, не смеялась над ним. Разве что Звездочет, Советник да сам Тактик иногда говорили: «Что-то ты, Дурашка, давно не работал», — и совершали какое-нибудь дисциплинарное нарушение, за что Дурашку немедленно отправляли в карцер. Но он не обижался. Ведь это действительно было его работой! Случалось, что в карцере поселялся еще кто-нибудь из команды. Дурашка искренне переживал случившееся, — ему казалось, что он плохо выполняет свою работу.

Вот к в этот раз, когда в карцер вошел Бунтарь, Дурашка застыдился, покраснел от огорчения. Но Бунтарь никогда не принимал сочувствия. Его словно бы тоже радовало пребывание в карцере.

— Ну что? Потолкуем? — спросил он просто и заговорил о Планете. О том, что она наверняка населена разумными существами. Пофантазировал по поводу их вида и образа мышления. Посожалел о бессмысленном уничтожении неизвестного тела. Разговоры в карцере, разумеется, прослушивались, но вторичного наказания за один и тот же проступок не полагалось, и поэтому Бунтарь говорил, не таясь.

Они знали, что «Толстяк» совершил посадку. По вибрации и гулу догадывались, что бомбарды начали обстрел.

Время шло. Дурашка, случайно подойдя к двери, обнаружил, что она не заперта Это его очень озадачило. А в голове Бунтаря мгновенно созрело решение: бежать! Бежать, чтобы предупредить планетян о том, что их ждет в случае контакта с «Толстяком» и что ждет Планету, если такой контакт не состоится.

Сердце Дурашки радостно забилось, когда Бунтарь предложил бежать вдвоем. Это было как отдых после работы. Дурашка не сомневался, что через несколько часов их поймают и снова посадят в карцер. Но отдохнуть хотелось очень.

По странному стечению обстоятельств люк крейсера тоже был открыт и никем не охранялся. Дурашке это показалось смешным, ведь он знал о ночном патруле. Какой смысл имело охранять открытый корабль? Но Бунтарь спешил уйти подальше от крейсера. Необходимость встречи с планетянами гнала его вперед.

Сначала беглецы крались по каменистому плато незамеченными. Потом на верхушке «Толстяка» зажегся прожектор, лучи из арбалетов пронзили воздух, цокот копыт скакунов надвинулся на них. Беглецы все же проскочили к обрыву. Только Дурашке внезапно показалось, что все это не очень смешно. Тоскливое предчувствие сдавило ему сердце. Но впервые за весь рейс ему отчего-то не захотелось возвращаться в карцер, и он бросился по камням через ручей… А потом Дурашка почувствовал, что Бунтарь мертв. И говорливый ручей вдруг отрезал Дурашку от «Толстяка». Что-то родилось в его сознании, еще неопределенное, неясное, и страшный, звериный крик вырвался из его груди:

— Га-а-а-а-ады!

Никогда ранее он не смог бы так закричать. И слово-то такое не могло прийти ему в голову! Дурашка упал, забился головой о камни, заплакал, застонал. А те, преследователи, находились от него всего в каких-нибудь двадцати шагах, но почему-то не решались переходить ручей. Дурашке же вдруг так захотелось умереть! Однако смерть Бунтаря настойчиво влекла его к какому-то действию, и он встал и начал осторожно удаляться от ручья.

Тактик дрожал от страха, входя в отсек управления. Такого еще не бывало за всю историю полетов «Толстяка»! Убит свой! Пусть и Бунтарь, пусть и нечаянно. Но свой, свой!.. Стратег не простит. Прощай, так удачно начавшаяся карьера.