Джон Мини - Бомба-свастика

Офицер пролаял вопрос, но не стал ждать, пока шагнувший вперед Вильгельм Первый даст ответ.

Он немедленно сорвал с пояса баллон и ткнул его раструб в прекрасное лицо Лауры…

Нет! Лаура!

Попытавшись ногтями отдернуть мембрану, я, наверное, завопил, но было уже слишком поздно, брызнули мелкие капли спорового тумана, и женщина, которую я любил, превратилась в зомби еще до того, как мои пальцы прикоснулись к мембране.

Я замер внутри шкафа, не в силах осознать происшедшее, не в силах смириться с ним.

Один из солдат открыл было рот, чтобы заговорить, — должно быть, он услышал меня, — однако заметил белозубую улыбку эсэсовца и промолчал. Он обменялся взглядом с напарником, и я прочитал в их глазах решимость оставаться в стороне от этого дела.

Лаура. О, моя Лаура.

Оправдания, объяснения. Я не стал бы возражать, если бы Вильгельмы раскололись и выдали нас с Петром или если бы ушли, оставив нас задыхаться и умирать. Но передо мной стояла Лаура, оболочка женщины, которую я любил: нас разделяли четверть дюйма непроницаемой мембраны и безутешная скорбь.

Когда мембрана наконец растворилась и мне помогли выбраться наружу, я едва осознавал, что вижу обоих Вильгельмов, что руки Петра держат меня железными клешами и что эсэсовец вместе с патрульными уже ушел.

– Лаура… — проговорил я, обращаясь к той, что уже не слышала меня.

Которой уже не придет в голову ни одна человеческая мысль.

Я едва не протянул руку, чтобы коснуться ее щеки, однако побоялся инфекции; и это мгновение трусости я запомню навсегда. Впрочем, крошечные нарывы уже расползались по прежде безупречной, цвета слоновой кости коже: предвестники тех преобразований, которые скоро превратят эту плоть в подобие чудовищ из ямы.

Но неужели тень муки пробежала по этим прекрасным, но мертвым глазам?

Я надеялся на ошибку. Я молил Бога, чтобы она действительно умерла.

О, моя Лаура.

Кашлянув, Вильгельм Первый произнес:

– Мне очень жаль, сэр.

Приглядевшись, я заметил, как он судорожно сглотнул. Меня охватило желание убивать, рожденное из бури чувств, требовавших отмщения. Я мог уничтожить их, разодрав по косточкам…

– Друг, — Петр достал револьвер. — Скажи, и я пристрелю их обоих.

Выстрел станет самоубийством, однако мне было все равно. Оба Вильгельма замерли передо мной в смятении, не смея вымолвить ни слова.

Наконец я оторвал взгляд от той, которая была для меня всем, и спросил:

– Чего вы хотите? По-настоящему хотите?

– Итак, вы одобряете нашу методику создания бомбы? — спросил Вильгельм Второй. — И считаете ее реализуемой?

– Я…

Это мгновение могло погубить нашу миссию, а с нею весь мир. Исписанная почерком Вильгельма Второго грифельная доска и диаграмма на ней, как две капли воды схожая с той, которую рисовал Дик Фейнман, заставили меня замереть на месте.

– Я работаю, — произнес Вильгельм, — над теорией так называемого квантового эволюционного детерминизма. До завершения ее еще годы и годы, однако кое-какими выводами уже можно воспользоваться…

И я воспользовался ими: познаниями Дика относительно техники будущего, рассматривая формулу энзима, предназначенного для того, чтобы заставить эволюционировать реплицирующееся ядро, зная теперь, что у наци ничего не получится.

Я не выдал своих мыслей. Живая смерть, превратившая Лауру в зомби, лишила меня эмоций, способных обнаружить себя. Эта смерть спасла меня тогда, когда жизнь ничего больше не стоила.

– На мой взгляд, методика великолепна. Уайтхолл с восторгом примет вас.

– Но мне необходимо продолжить работу.

– Вы получите дом в Оксфорде, — пообещал я. — Просторный дом. С вами будут сотрудничать наши лучшие умы.

Ложь. Наша наука базировалась не в Оксфорде: он стал бы в таком случае слишком очевидной мишенью.

– Отлично, — промолвил Вильгельм Второй.

В глазах Вильгельма Первого созрело решение, и он отрывисто кивнул своему тезке:

– Желаю удачи, мой друг.

Развернувшись как по команде, Вильгельм Первый торопливо вышел из изолятора. Шаги его простучали по сосновым ступенькам, потом по полированному паркетному полу, а затем он исчез за боковой дверью под красным флагом.

– Насколько я понимаю, друг мой, — обратился я к Вильгельму Второму, — вы намереваетесь идти с нами.

Оставалось еще одно дело. Взяв в руку бутыль с каким-то реактивом, возможно, с перекисью водорода, Петр стащил с крючка возле двери белый лабораторный халат. Поставив закупоренную бутыль на пол, он надел халат поверх одежды.