Лев Аскеров - Месть невидимки

— Что значит — «ничего не путаешь»? — явно обидевшись на соседа, развела руками Мамедова.

И Сания стала пересказывать всё, что ей было известно:

— Он был увешан гранатами… Уже хотел взрывать их, и тут…

И тут что-то тяжелое и мягкое, с хрястом ударившись об асфальт и обдав горячими брызгами, упало у самых их ног. И Джавад и Сания, разинув рты, оцепенело уставились на то, что лежало перед ними… Первым очнулся мужчина.

— Инна Борисовна… — просипел он.

В то же самое мгновение утробный вопль, смешанный с животным страхом, вырвался из горла Сании…

Наружу его выбросило со смачным чмоком. Словно из трясины. И выбросило в позе на четвереньках. С минуту он крутил головой и, озирая комнату, не мог выдавить из себя ни единого членораздельного звука. Подняться на ноги тоже не мог. И не потому, что не было сил. А потому, что на нём повисла жена. Она, как выуженная из воды рыба, немо разевала перед ним рот…

Видел он хорошо. Пронзительно. Ясно. А вот со слухом творилось неладное. Словно кто напихал ему в уши ваты. Потом в ушах цвикнуло, и ваты как не бывало. И в них тут же ворвались истеричные взрыды жены:

— Мика, миленький… Что с тобой? Где ты был?

В глазах её метались страх и ужас.

— Всё в порядке, Инночка… Не паникуй, — карабкаясь на диван, проговорил он.

Инна бросилась за валокордином. Караев не возражал. Впрочем, ему было всё безразлично. Прикрыв глаза, он слушал себя. Тошнота и лёгкое головокружение, которые он чувствовал, придя в себя, прошли. Только внутри всё отчаянно дрожало и вибрировало. Болей — никаких. Напротив, каждая клетка, каждый нерв во всём теле, будто воспрянув от глубокого и здорового сна, от души потягиваясь, млели в сладкой истоме. Блаженно улыбаясь, Караев открыл глаза. Инна подносила рюмку с валокордином. Он покачал головой:

— Не надо. Измерь-ка давление.

Инна выбежала на балкон.

— Идеальное! — радостно выкрикнула она оттуда. — 120 на 80! Пульс — 64!

Караев хотел было спросить, с чего это она взяла, но, посмотрев на себя, сообразил: он же до сих пор находится в контуре, передающем объективную картину его состояния на аппарат, что стоял на балконе.

— А в момент, когда я лишился чувств? — поинтересовался он.

Жена промолчала. Караев собрался переспросить и, подняв голову, наткнулся на пару округлившихся от изумления глаз.

— Ты так ничего и не понял? — прошептала она.

— А что я должен был понять?

— Ты не терял сознания… Ты просто исчез…

— То есть? Как это? — вырвалось у него.

— Не знаю… На том месте, где ты стоял, было пусто. Тебя здесь не было… Во всей квартире. Я думала — ты подшучиваешь надо мной… Несколько раз заглядывала на кухню, в ванную, уборную. Выбегала на лестничную площадку. А потом не знала, что и думать, — крепко обняв его, разрыдалась она.

— Ну, ну… Всё уже позади, — гладя её по волосам, успокаивал он.

— К чёрту твои эксперименты!.. К чёрту! — ещё пуще расплакалась она.

Дождавшись, когда жена выплачется, Караев наконец спросил о том, что ему очень хотелось узнать:

— Долго я отсутствовал?

— Мне показалось — очень долго…

Потом, шмыгнув набрякшим носом, уточнила:

— Минут пятнадцать… Может, чуточку больше…

— Неужели?! Я совсем этого не почувствовал.

— Зато я почувствовала, — пробрюзжала она.

Караев засмеялся. Появившиеся в голосе Инны сварливые нотки — верный признак того, что охвативший её срыв пошёл на убыль.

— Что смеёшься? — сердито спросила она.

Ну что он мог ей ответить? И он ещё крепче обнял её. Уткнувшись в его шею, щекоча его горячими губами, Инна что-то долго еще говорила, на что-то пеняла и, стуча кулаками по его бокам, беззлобно поругивала.

По правде говоря, Мика её вовсе не слушал. Он думал о своём. Что же всё-таки произошло? Вот что надо было осмыслить. Здесь не до нюнь.

— Налей мне чайку. Крепенького, — отыскав предлог, чтобы остаться наедине со своими мыслями, попросил Караев.

Итак, он накинул на себя провода. Нет. Сначала он приладил к ним золотое ситечко, больше похожее на розетку для варенья, чем на чашу приёмной антенны. По центру ситечка, сплетенного из тонких проволочек чистого золота, был помещён огранённый, весом в три карата, бриллиант. Потом уже Инна накинула на него эти провода, свободные концы которых специальными присосками прикрепила к четырём точкам его тела. Закончив с этим, она старательно прозрачным скотчем плотно приклеила к подвздошной ямке золотое ситечко приёмной антенны. Он был в контуре. И только после этого они прошли на балкон, где стоял основной аппарат. Собственно, он не стоял. Он лежал. А если уж быть совсем точным, определение «аппарат» к нему никак не лепилось.