Эмил Манов: Галактическая баллада

Мне и сейчас странно, как я подумаю, что в тот последний период моего пребывания на Большом дисколете, живя среди превениан, я не спрашивал себя, что ожидает меня в будущем. Казалось, у меня никогда не было другой жизни и я всегда вместе с ними странствовал по Галактике. Мое настоящее — с Йер и Кил, было достаточно счастливым, чтобы не думать о будущем.

А между тем Большой дисколет часто перемещался в пространстве и мы много времени находились в состоянии анабиоза. После каждого анабиоза наш дисколет оказывался в новой, незнакомой части Галактики, а мы — на том самом месте, где нас застало глубокое замораживание. Однажды я проснулся и обнаружил, что стою с зубной щеткой во рту, и очень смеялся. В другой раз меня заморозили на верхушке какого-то дерева в парке, куда я залез, вспомнив детство.

В третий раз я оказался в объятиях Йер, и мы продолжили с того момента, откуда начали.

Однако я замечал, что Йер Коли после каждого анабиоза становилась все молчаливее и печальнее. Она уже редко булькала в ответ на мою шутку. Иногда, когда я протягивал руку, чтобы приласкать ее, она не реагировала только смотрела на меня отсутствующим взглядом, поглощенная какой-то своей мыслью, потом начинала что-то делать и явно избегала объяснений. Случалось, она обнимала Кила, прижималась к его лицу, и долго стояла так, даже не чувствуя, что сын нервничает. К этому времени Кил уже начал заглядываться на превенианских девушек, у него появились прыщики на лбу, и ему было совсем не до материнских нежностей.

Но Йер и этого как будто, не замечала. Ее темные печальные глаза отчужденно смотрели на все, что ее окружало. Она словно пыталась понять, где находится. Ее состояние тревожило меня, но когда я задавал ей вопросы, она только пожимала плечами или вообще меня не слышала. Я ожидал, что она впадет в цурацал, но и этого не произошло.

— Йер, — сказал я ей однажды, — ты что-то скрываешь от меня. Мне кажется, ты страдаешь.

— Страдаю? Что это значит? Когда болит здесь?

Она указала рукой под левую грудь.

— Да, когда болит здесь, Йер… Странно, я думал, вы, превениане, можете только печалиться, но не страдать.

— Я уже могу, Луи.

— Тогда я хочу разделить твое страдание. Может быть, я тебе помогу?

— Меньше всего ты можешь мне помочь…

Мы стояли в парке, глядя на яркое созвездие, которое пылало самыми разными красками — зелеными, желтыми, белыми, голубыми — как гигантский фейерверк. Йер не отрывала взгляда от созвездия. Ее смуглое продолговатое лицо было окутано полумраком и скорбью, и в тот момент я мог поклясться, что это не было выражением обыкновенной превенианской печали. Это была чисто земная скорбь!.. Йер протянула руку к черному пространству за «окном».

— Посмотри на эту бесконечность, Луи. Она — холодная, равнодушная, слепая. Она создает и разрушает безо всякой цели, безо всякого смысла. И наш разум никогда не постигнет ее, не сможет преодолеть… Может ли это сделать любовь?

— Я тебя не понимаю, Йер.

— Ты говорил мне, что у вас, на Земле, любовь — нечто биологически и психологически предопределенное, она соединяет мужчину и женщину, людей одной страны и людей разных стран…

— Да, но соединяет их, увы, и ее сестра — ненависть. В этом-то и заключается драма человечества, Йер.

— Значит, — продолжала Йер, всматриваясь в созвездие, — любовь преодолевает пространство?

— Возможно. Но наши соседи с юга, испанцы, имеют поговорку: с глаз долой — из сердца вон! Боюсь, что они правы…

— Да, понимаю. Любовь — как свет: преодолевая расстояния, она теряет свою энергию. Ты это хочешь сказать, Луи?

— Приблизительно.

— Это ужасно, — тихо сказала Йер Коли.

Она обняла меня и мы долго стояли так — одни, перед открытым окном во Вселенную, два огонька, две частички жизни, затерянные в ледяном мраке пространства. Я сильно прижимал Йер к себе, чтобы избавиться от безотчетного страха, который сковал мое сердце. Я спрашивал себя, что мучает Йер и почему она так упорно молчит…

На другой день я нашел ответ. В тот роковой для меня и для Йер день меня вызвал Бан Имаян в Большой зал Дома Разума. Переступив порог зала, я смутился: он был переполнен превенианами. Здесь собралось все пятитысячное население Большого дисколета, включая и детей от двадцати лет и старше. Короткие туники создавали цветовую феерию, и картина была бы веселой, если бы не печальная застылость лиц.

— Подойдите к нам, Луи Гиле, — услышал я голос Бан Имаяна.

Он сидел рядом с Лала Ки и Ртэслри на подиуме у трехэтажного «рояля». Я взошел на подиум. В первых рядах зала я заметил Йер и Бен Коли. Бен кивнул мне, ободряя, а Йер опустила голову. Кил Гиле, сидящий между ним, и, улыбнулся мне, а потом вызывающе поглядел на превенианских мальчишек, явно гордясь тем, что его отец является предметом всеобщего внимания. В этом зале он один, кроме меня, мог улыбаться.