Ольга Чигиринская - Железная богиня милосердия

Очень жаль было ребят, которые присоединились к нам в первый месяц, когда успех шел за успехом. Они начали гибнуть как-то… отчаянно. Словно нарочно подставлялись под пули.

Мы брали себе чужие имена, чтоб наших близких не трогали. Чуть северней нас работал со своим отрядом дядька по кличке Портос, ты знаешь «Три мушкетера»? Бывший советский военный, больше ничего о нем так и не знаю. Чуть южнее — Сова, смешной такой с виду дядька, очень близорукий, в огромных очках. Они погибли осенью, а зимой пришел наш черед.

Мы посовещались и решили сложить оружие. Сдаться в плен. Задача была выполнена, мир уже гудел, в ООН и на саммитах НАТО постоянно склоняли Россию, и все к тому шло, что их нагнут и заставят уйти с Левобережья. Тюрьма лучше, чем смерть.

Один человек возражал. Стоял за то, чтоб дать последний бой и держаться до конца. Он был мой друг, никто не смог… принять тяжелого решения. Я тоже. Никто от него не ждал такого сюрприза — а он пришел на сдачу в «поясе шахида», который смайстрачил за ночь.

Слабый пояс, поражающего элемента в нем было мало. Ты знаешь, это ведь очень кропотливый труд, нанизывать гаечки на нить и оборачивать ею пластит. Ему отчаянно не хватало времени. И пластита. И гаек.

Но того, что он успел сделать, хватило мне и Саше, русскому парню, который одновременно со мной заметил взрыватель в его руках.

Он первым успел подсечь моего друга и повалить наземь. Я упала на них уже сверху. Взрыватель удержать не удалось.

Ты не думай, в этом было очень немного героизма. Просто мне, как командиру отряда, будущее рисовалось особенно нерадостным. Смертный приговор, в самом лучшем случае — большой тюремный срок. И возвращаться мне было некуда: дети после развода уехали с мужем в Европу, и было это очень давно, задолго до войны… родители умерли во время оккупации.

Словом, когда я накрыла товарища собой, у меня было твердое понимание того, что летальный исход — самое лучшее, что со мной может случиться.

Героем был Саша. Парень вдвое моложе меня, красивый, статный… У него были все причины жить и все шансы выжить.

Из меня несколько месяцев выходили его кости. И кости моего друга. И гвозди, которыми он начинил свою бомбу.

Так что это не следы пыток, как ты поначалу подумал. Это меня спасали. А на мне живого места не было от шеи до колен книзу. Полевая хирургия — спасай что можешь, а что не можешь, отрезай. Мастэктомия, целиком, под самый корень. Врач сказал — была бы я мужчиной, умерла бы. Женщины живучи.

Шкловский — это очень такой хороший писатель, русский — примерно в тех же местах подорвался на самодельной взрывчатке. Писал, что осколки, когда выходят, начинают скрипеть, цепляясь за белье. Это правда.

Думаю, мой глупый друг-камикадзе все-таки спас мне жизнь. Попади я в плен здоровой, загремела бы в Солоное, в лагерь для «обезвреженных террористов», а там бы меня как-нибудь придушили по-тихому. Но пока я валялась в госпитале, их командование и оккупационные власти как-то надеялись, что я все-таки сдохну. А потом случилось сам знаешь что. Знаменитая «десятичасовая война».

В мирное время, лет пятнадцать назад, в России страшно популярны были книжки про ядерную войну со Штатами. Россия эту войну проигрывала, но героически: с какой-нибудь подводной лодки наносили по американским городам удар тяжелыми ракетами, и начинался ядерный Холокост.

В реальности, говорят, тоже нашелся такой идиот, но его свои же пристрелили, не дав дойти до кнопки. Никому не хотелось сжигать родных руками американцев. Никому.

Царь-батюшка застрелился в своем Кремле, временный Правительственный комитет срочно пошел на мировую. Нас, сопротивленцев, выпустили из тюрем и лагерей. Я и в тюрьму-то не успела попасть, в госпитале пробыла все это время. Меня просто перевели в другой госпиталь, наш. Потом Украину, как потерпевшую державу, сразу попринимали во все союзы и блоки, и при этом со страшной силой на нас, героях войны, спекулировали. Президент наш, в Польше отсидевшийся, медальки какие-то раздавал, я не поехала. Звали. Некоторые наши ребята на этом приподнялись. Я их не осуждаю, мы на этой войне многое потеряли, кто-то попытался вернуть потерянное хоть отчасти. Я — нет. По правде говоря, мне не очень-то хотелось жить. Я утром заставляла себя встать с кровати, пойти куда-то… Дело не в увечиях, я же никогда не была красавицей. А когда тебе за сорок, ты уже не переживаешь из-за внешности. Я потеряла друзей, семью, мужчину, которого успела полюбить — переживать после этого из-за пары сисек как-то глупо. Вот если бы я осталась без рук, возможно, приняла бы решение не жить.