Владимир Соколовский - Последний сын дождя

Колдунья же дула по лыжне и сладко мечтала, как станет свежевать чудушко-юдушко, отделять требуху от тулова. Требуху — для секретной знахарской надоби, а тулово она сожгет и пепел с песнями развеет по ветру, по кругу, чтобы пал он на все стороны света. Но не весь пепел развеет: немножко унесет в мешочке домой, на всякий случай. Авось пригодится и для наговору, и для черной злой порчи, и для великого исцеления! Глухими, темными деревенскими ночами она узнает его силу. И летними колдуньими утрами, сбивая тонкими проворными ножками густую росу с травы, станет приходить на место, где сгорел от ее рук непокорный чудушко-юдушко, и проверять, не зацвел ли дивным цветом на земле, смешанной с пеплом, чудесный желтый с алым, редко кому дающийся в руки цветок-моркоток, воркоток?.. Как только мысли соскакивали на это, икотка подпрыгивала на лыжной тропе и пускалась бежать впереди егеря еще шибче. Станет, станет она Великая Икотка!

Так шли эти двое, думая каждый о своем, и оба торопились, чтобы приблизить миг высшего своего счастья, и у обоих оно было разное, только достигалось, как это часто бывает, одним делом.

Да, а ведь был еще и третий! Он тоже крался к своей цели и делал это позыбистой, мелкой и пряткой, забытой с осени походкой. И едва Егутиха с Авдеюшкой выскочили к невидному из-за деревьев крохотному угорбочку, к которому вел след, как медведь возник перед ними. Самый первый из всех он выбежал на вершину угорбочка и, ужасно взревев, ударил лапой по жердям, из-под которых несся к ноздрям мешающий ему жить запах свежей пищи. Жерди вздыбились, и шатун вздыбился над землянкой. Вдруг он увидел оторопелых, прямо на него еще по инерции бегущих колдунью с егерем и, поднявшись во весь рост, раскинув в стороны передние лапы, пошел на них, защищая свою жизнь и свою добычу. Икотка заверещала и стала метаться в страхе впереди Авдеюшки, не соображая, что делает и загораживая ему прицел. Он же, верный своему служебному долгу и охранительному инстинкту, твердо понимающий, что стоит только повернуться спиной — и от медведя не уйти ни ему, ни старухе, уже встал перед зверем в надлежащую позицию и взвел курки. И вместе с грохотом, яростным криком медведя, с визгом обезумевшей старухи над крохотным шатерком стоящей посреди леса полянкой в заволокшем ее горьком пороховом чаду вознесся страшный, мучительный, заунывно-гнусавый стон полуконя-получеловека. Словно большая, закрывшая мир птица повисла над землянкой и тремя мечущимися возле нее существами. Стало темно. Затем снова посветлело, и вместе со светом на поляну пришел ужас. Он сковал, застудил всех в нелепых позах и заставил пережить смерть. Прошел мгновенно, лишь только какая-то полоса голубого света пересекла небо.

И, очнувшись от такого наваждения, трое находящихся в этот момент возле Федькиной землянки опрометью кинулись в разные стороны. Икотка с высоким выхухольим писком первой, не касаясь снега, вихрем донеслась до ближних кустов — и исчезла за ними навсегда. Визжа, заваливаясь и хватаясь за сердце, брызнул в сторону шатун. Только Авдеюшко в стремительном обратном беге держался того пути, которым пришел.

Лишь Федька Сурнин отошел от сельсовета после разговора с Кривокорытовым, как непривычный для дня сполох пронесся над его головой. Потемнело, снова посветлело, и одинокий печальный крик пришел из-за леса. На душе у Федьки стало тяжело, и он прибавил шагу. Теперь он бежал и видел кругом себя, что и деревня вроде бы как-то изменилась: люди казались неспокойными, они кричали что-то друг другу, двигались быстрее, чем всегда, собирались в кучки и о чем-то возбужденно толковали. Бабы бежали с речки с полными ведрами, ребятишки неслись из школы. Вот один с громким смехом бросил в ноги Федьке свой портфель. Споткнувшись, Федька перекувырнулся, встал и огляделся. Нет, все было нормально. Никто никуда не спешил, никто не кричал. Да, в общем-то, и улица была пуста. Наверно, все это показалось Сурнину, потому что он сам торопился. Однако душа была тяжелой, и он снова убыстрил шаг. И, не забегая за лыжами, надеясь на утоптанную и крепкую лыжню, направился к лесу.

Он еще не дошел до леса, как из-за деревьев выскочил человек. Это был егерь Кокарев Авдей Николаич. Увидав Федьку, он вскрикнул, упал вперед себя на руки и, раскинув лыжи в стороны, на четвереньках нелепо пополз по лыжне. Остановился, посоображал, что же ему мешает в таком передвижении, выдернул валенки из лыжной сбруи и, встав на ноги, ходко помчался к деревне, где скоро и исчез за домами.