Айра Левин: Этот идеальный день

– Хочешь, Чип? – спрашивал Папа Джан. – Хочешь увидеть его? Я могу показать!

Чип кивнул.

Папа Джан отпустил его руку и выпрямился; посмотрел во все стороны и улыбнулся.

– Замечательно, – сказал он. – Нам туда, – и, взяв Чипа за плечо, направил обратно, в сторону, откуда они пришли, мимо стеклянной стены, перед которой стояла толпа глядящих в машинный зал членов, и мимо бегающего луча, который объяснял про блоки памяти, и мимо мигающей огоньками стены, и («Извините, пожалуйста!») – через очередь вновь прибывающих членов, и в другой конец зала, который был темнее и совсем пустой, где в стене виднелся огромный неработающий дисплей телекомпа и лежали рядом двое носилок с подушками и одеялами.

В углу была дверь, а с ней рядом – сканер, и когда они подошли ближе, Папа Джан задержал руку Чипа.

– Но здесь сканер! – сказал Чип.

– Нет, – ответил Папа Джан.

– А разве не сюда мы…

– Да.

Чип удивленно взглянул на Папу Джана, а тот протолкнул его вперед мимо сканера, открыл дверь, втолкнул Чипа внутрь и сам вошел, аккуратно и быстро закрыв за собой дверь, прежде чем это успел сделать чуть шипящий механизм.

Чип в ужасе уставился на деда.

– Все в порядке, – сухо сказал Папа Джан, а потом вдруг по-доброму взял голову Чипа в свои ладони и заговорил мягко:

– Все в порядке, Чип. Ничего с тобой не случится. Я делал так много раз.

– Мы не спросили разрешения! – сказал Чип, все еще дрожа.

– Все в порядке, – сказал Папа Джан. – Послушай, кому принадлежит УниКомп?

– Принадлежит?..

– Чей он? Чей это компьютер?

– Он… Всей Семьи.

– А ты – член Семьи, разве не так?

– Да…

– Ну, значит, это немножко и твой компьютер, правда? Он принадлежит тебе, а не наоборот, не ты ему принадлежишь.

– Нет, нам надо всегда спрашивать разрешения, – сказал Чип.

– Чип, пожалуйста, поверь мне, – сказал Папа Джан, – мы не собираемся ничего брать, мы даже ничего не будет трогать. Мы будем только смотреть. Для этого я сегодня и приехал, показать тебе настоящий УниКомп. Ты же хочешь его увидеть, правда?

Чип, после секундной паузы, ответил:

– Да.

– Тогда ни о чем не волнуйся, все в порядке. – Папа Джан ободряюще посмотрел Чипу в глаза, а затем отпустил его голову и взял Чипа за руку.

Они стояли на площадке, с которой вели куда-то вниз ступеньки. Спустились на несколько ступенек – четыре или пять, – и снизу потянуло холодом. Папа Джан остановился и придержал Чипа.

– Стой здесь, – сказал он. – Я вернусь через две секунды.

Не шевелись.

Под тревожным взглядом Чипа Папа Джан поднялся обратно на площадку, открыл дверь, выглянул наружу, а потом быстро вышел. Дверь за ним закрылась.

Чип скова начал дрожать. Он ведь прошел мимо сканера, не дотронувшись, а теперь стоял один посреди холодного лестничного пролета, и Уни не знал, что он тут!

Дверь снова открылась, и вошел Папа Джан с перекинутыми через руку синими одеялами. «Там очень холодно», – сказал он.

Они шли рядом, завернувшись в одеяла, вдоль узкого прохода, едва-едва достаточного, чтобы идти вдвоем. Проход был образован двумя стальными стенами, которые почти сходились в одной точке где-то далеко впереди, у поперечной стены, и возвышались над их головами метра на полтора, завершаясь у светящегося белого потолка – это были даже не стены, а ряды огромных стальных блоков, поставленных вплотную друг к другу и запотевших от холода, с нанесенными через трафарет черного цвета надписями на уровне глаз:

Н 46, Н 48 с одной стороны; Н 49, Н 51 – с другой. Проход, по которому они шли, был одним из двадцати или около того подобных проходов, узкие параллельные щели между стоящими спинами друг к другу блоками, ряды которых прерывались только четырьмя поперечными проходами, несколько шире остальных.

Они шли, их дыхание превращалось в пар, а от ступеней шли по полу маленькие тени. Звуки, которые они производили при ходьбе – шуршание паплоновых комбинезонов и шлепанье сандалий – были единственными звуками, гулко отдававшимися в тишине.

– Ну? – спросил Папа Джан, посмотрев на Чипа. Чип плотнее завернулся в одеяло.

– Не так красиво, как наверху, – ответил он.

– Да, – сказал Папа Джан. – Здесь, внизу, нет симпатичных молодых членов с ручками и досками. Нет теплого света и милых розовых машин. Здесь круглый год никого нет. Пусто, холодно и безжизненно. Мрачно.

Они остановились на пересечении двух проходов, двух металлических щелей, уходящих в одну сторону, и в другую, и в третью, и в четвертую. Папа Джан покачал головой и нахмурился.