Александр Житинский - Самарин

– Ой, думала не догоню уже! Как же, Константин Саввич? И не зашли даже… Неужто неинтересно? Я как чувствовала, сразу в сапоги и сюда…

– Как же ты узнала? – спросил Самарин.

– Я же говорю – чувствовала еще вчера. И сон приснился.

– Какой сон? – растерянно спросил Константин Саввич.

– А! – махнула она рукой. – Известно, какой сон. Какие у нас сны?.. Вы в командировку или так?

– Так, – сказал Самарин.

– Небось, министром стали или академиком?

– Пенсионером стал, – невесело пошутил Самарин.

Нина недоверчиво улыбнулась, потрогала рукав самаринского пальто, сразу пригорюнилась и вздохнула.

– А я вас вспоминала… Я все на вашем заводе.

– И я… – сказал Константин Саввич и остановился. – Замужем? – строго спросил он.

– Нет, еще нет… – быстро ответила она. – Куда ж мне спешить, в девках похожу, вот война кончится, тогда уж…

Они вышли из зала ожидания и пошли вдоль летнего поля. На другом его конце медленно ехал игрушечный самолет, подрагивая крыльями. Голос из репродуктора объявил регистрацию билетов.

– Никогда мы с вами не гуляли, – сказала Нина. – Интересно!.. Я ведь вас любила, Константин Саввич, только вы не знали. И не любили…

– Некогда было любить, Нина, – сказал Самарин.

– Любить некогда? – удивленно переспросила она. – Любить некогда… – повторила она, стараясь понять.

– На пенсию вышел, теперь на все время есть! – с досадой сказал Самарин. – Ну, прощай. Хорошо, что пришла. Правильно сделала, что пришла.

– Правильно… – вздохнула она. – Прощайте.

Она подала Константину Саввичу руку, повернулась и пошла к остановке автобуса. И с каждым шагом фигура ее грузнела, оплывала, теряла стройные очертания, а походка тяжелела. Между ними образовывалось пространство прошлых лет. Константин Саввич знал, что если сейчас он догонит Нину, то снова станет молодым Самариным, но в автобус садилась немолодая и незнакомая женщина. Оттуда она махнула ему рукой, и Константин Саввич ответил ей тем же.

Через четыре часа он был уже дома.

Константин Саввич прилетел к премьере английской сказки в детском театре. По квартире шныряли внуки, за которыми бегал Крутик. Юрка искал выходные ботинки. Он искал их под телевизором, на книжных полках и в ванной. Витька ему помогал. Алла в бигудях гладила платье в своей комнате, одновременно наводя Юрку на новые объекты возможного местонахождения ботинок.

Ботинки были найдены в духовке газовой плиты. Как они туда попали, осталось тайной.

– Дедушка, собирайся! – приказали внуки. – Идем в театр. Там папа будет тако-ое показывать!

Константин Саввич скрылся за обитой ватою дверью. В канареечном царстве сидела в кресле Анастасия Федоровна, погруженная в свой покой. Здесь и речи не могло быть о пропавших ботинках. Анастасия Федоровна слушала по радио лекцию о международном положении.

– Костя, что там в Египте? – спросила она.

– А шут его знает! – беспечно сказал Константин Саввич.

– Беспорядок… Везде беспорядок, – вздохнула Анастасия Федоровна, озабоченная мыслью о Египте.

– Настя, пойдем в театр, а? – спросил Константин Саввич, почему-то опасаясь согласия. – Зятя посмотрим наконец. Неудобно…

– Нет, – покачала головой Анастасия Федоровна. – Он уже приглашал, я отказалась. Мне это вредно, голова разболится… Иди один.

Константин Саввич не спеша оделся, настраиваясь на свидание с искусством. Ему хотелось, чтобы спектакль понравился. Представлялась респектабельная английская сказка с моралью. Вот только что будет делать в ней зять? Он не вписывался в респектабельную сказку.

Константин Саввич тщательно затянул узел галстука и оглядел себя в зеркале. На него смотрел седой человек с многочисленными морщинами и слегка отвисшими щеками, на которых проступали склеротические жилки. Однако он был безукоризненно одет, подтянут, а в глазах его Константин Саввич заметил давно утерянные искорки.

Они помчались в театр, поскольку опаздывали. Внуки подпрыгивали и приплясывали от возбуждения.

В фойе театра стоял высокий и интенсивный звон детских голосов. Константин Саввич успел сунуть контролеру билеты, только что полученные в окошке администратора, а дальше его закрутило и понесло. Он стал крупной частицей, попавшей в броуново движение молекул.

Вокруг носилось, дергалось, рябило, ходило на голове, потело, часто дышало, орало, дралось, стукалось, блестело глазами, жило.

Это была самая молодая человечья оболочка Земли, еще взвихренная, еще не осевшая ровным слоем пыли.