Сергей Лукьяненко: Нечто неизменное

— К чему вы пришли? — спросил Самойлов.

— Очень нехорошо обманывать кого-либо и вынуждать делать то, что ему не нужно, — медленно произнесла Маеко. — Я попрошу вернуть меня обратно в тюрьму, мне надо отбыть свой срок.

— То есть контакт не продолжится? — уточнил Акланд.

— Разумеется, нет! — возмутилась девушка. — Ему это не нужно, он ведь все ясно объяснил.

Чужой, спокойно дожидавшийся окончания разговора, перевел взгляд на Самойлова и спросил:

— Вы тоже хотите мне что-то предложить?

Валерий встал, виновато развел руками:

— Хотел. Но не стану, ведь вы правы. Земля и впрямь не может ничего предложить вашей цивилизации. Наши наука, техника и, увы, культура — проще и примитивнее. Мы не достигли высот ни в теологии, ни в физике. Справедливого общества мы также не построили. Как мы можем претендовать на общение с иными цивилизациями? Но я хотел бы от лица всей Земли поблагодарить вас за визит на нашу планету. Ваше появление на Земле — самое чудесное, что случилось с человечеством. Спасибо. Мы будем хранить память о посещении и, возможно, через сотни или тысячи лет станем достойны постоянного общения с вами!

И Самойлов поклонился чужому.

Назад ехали в молчании. В недоуменном молчании. Микроавтобус медленно катил через периметр безопасности вокруг корабля чужого; сверкающий белый шар звездолета остался далеко позади. Старенькая художница цеплялась за футляр с подаренной картиной. Китайский вундеркинд держал на коленях папку с ответным даром чужого — ещё неизвестными на Земле научными теориями и инженерными технологиями. Шварцгольд прижимал к груди маленькую чёрную коробочку — устройство для межзвёздной связи.

Первым не выдержал Акланд.

— Валерий, вы должны объяснить!

— Что именно? — кротко спросил Самойлов.

— Почему чужой передумал? Почему он пошел на настоящий контакт?

— Когда контакт не нужен, то на него вообще не идут. — ответил Самойлов. — Все эти «вы нам ничего не можете дать», «таких, как вы, полным-полно», «мы неизмеримо умнее, добрее и совершеннее» — это так, топорщение пёрышек.

— Согласен. — сказал Акланд. — Мы из этого и исходили. Но ведь он все отверг! Все разумные доводы! А ваша беспардонная, омерзительная лесть сработала! Почему у вас получилось? Почему не получилось у нас? Это какая-то русская черта? Умение льстить властям? Пресловутый рабский менталитет?

Самойлов засмеялся.

— Ну что вы. Национальность тут вообще значения не имеет. Дело совсем в другом. Вот у Александры и Маеко никаких шансов не было изначально…

— Чужой — сексист?! — возмущенно воскликнула художница.

— Не в том смысле, как вы подумали, — покачал головой Самойлов. — Всё ведь было ясно с самого начала, надо только отвлечься от внешности, она у чужого так же иллюзорна, как и речь. Но Петру трудно было понять происходящее, он достойный сын католической церкви и следует целибату. Наш китайский друг слишком юн, а господин Шварцгольд слишком стар. Уважаемый господин Акланд в силу своих предпочтений тоже далёк от подобных ситуаций.

Акланд смущённо отвел глаза.

— А я, конечно, не Дон Жуан и не Казанова, — вздохнул Самойлов. — Но уж на то, как женщина кокетничает и набивает себе цену при знакомстве, насмотрелся. Восхититься в ответ, осыпать комплиментом и и робко признаться в любви — это всегда работает.

Он бросил через плечо последний взгляд на космический корабль и добавил:

— Даже если женщина с другой планеты и приняла облик мужчины.