Питер Уоттс - Подёнка

— Джин…

— Я слишком долго соображала, Став. Признаю это. Но теперь я знаю, откуда приходят кошмары.

На заднем плане заныла телеметрия комнаты. «Господи, нет. Не сейчас. Не сейчас…»

— Что это? — спросила Джин.

— Они… они хотят вернуть тебя.

На синхронизированном мониторе пиксельное эхо Эндрю Горавица играло с клавиатурой.

— Нет! — закричала она; от паники формы, окружавшие Джин, заколебались. — Останови их!

— Не могу.

— Не говори мне этого! Ты всем заправляешь! Ты построил меня, сволочь, говорил, что любишь! А они меня только используют! Останови их!

Ставрос заморгал от жалящих остаточных изображений.

— Это как выключатель света, полностью физическая процедура. Я не могу остановить их отсюда…

Параллельно с первыми двумя появилась третья картинка. Джин Горавиц, дергающаяся на цепи, петля захлестнула ей горло. На губах лопаются пузыри, а что-то темное и невыносимо реальное тащит ее вниз, ко дну океана, хоронит там.

Переход осуществлялся автоматически серией макрокоманд, которые Ставрос вписал в систему, когда она родилась. Тело, пробуждаясь, низводило разум до соответствия с собственным физическим развитием. Камеры в комнате запечатлевали все это с бесстрастной четкостью: Джинни Горавиц, беспокойный ребенок-монстр, пробуждается в аду. Джинни Горавиц открывает глаза, кипящие злобой, ненавистью и отчаянием, глаза, светящиеся еле заметной частичкой интеллекта, которым она обладала пять секунд назад.

Но ее хватило для того, что произошло потом.

Комната была спроектирована так, чтобы снизить риск повреждений, но в ней оставили кровать, встроенную одним краем в восточную стену.

Этого оказалось достаточно.

Скорость, с которой двигалась Джинни, захватывала дух. Ким и Эндрю ничего не поняли. Она нырнула под кровать, словно таракан, спасающийся от света, проползла по полу и вылезла с другой стороны, обернув кабель вокруг одной из ножек. Девочка не колебалась. Мать только тогда шагнула к ней, протянула руки в замешательстве, все еще ни о чем не подозревая.

— Джинни…

Ребенок обхватил ногами край кровати и резко потянул вперед.

Она сделала это три раза. Три попытки, голова билась на поводке, скальп рвался, кабель, судорожными толчками выползая из черепа, буквально вспарывал его, трещали кости, на пол струями хлестала кровь, вокруг разлетались волосы, мясо, какие-то детали. Три раза, несмотря на явную, невероятную боль. И каждый последующий рывок с большей решимостью, чем предыдущий.

А Ставрос мог только сидеть и смотреть, одновременно пораженный и не удивленный такой обжигающей яростью. «Неплохо для кровоточащего маленького куска мяса. Почти животного…»

Все это заняло секунд двадцать. Странно, но никто из родителей не пытался ее остановить. Может, сказался шок от неожиданности. Может, Ким и Эндрю, застигнутые врасплох, не успели даже подумать.

Хотя вполне возможно, времени им как раз хватило.

Теперь Эндрю Горавиц тупо стоял в середине комнаты, пытаясь стряхнуть ручейки крови с лица. Дождевая тень оказалась на стене за ним, непристойная своей белизной; остальная поверхность покрылась ярко-алыми пятнами. Ким Горавиц кричала в потолок, на ее руках осела окровавленная марионетка. Ее ниточки, точнее, ниточка, ведь через единственную жилу оптоволокна проходит больше информации, чем требуется, лежала на полу окровавленной змеей, обрывки плоти и волос трепетали на ее конце.

Согласно показаниям приборов, Джин соскочила с поводка. Теперь и буквально, и метафорически. Хотя со Ставросом она не говорила. Может, злилась. Может, находилась в кататоническом состоянии. Он не знал, на что ему надеяться.

Но как бы то ни было, Джин больше не жила в этом мире. После себя она оставила только отголоски да последствия кровавой несовершенной смерти. Грязную сцену какого-то бытового преступления. Микалайдес отключил сеть, связывающую его с комнатой, аккуратно вырезав Горавицев и их бойню из своей жизни.

Он послал сообщение. Какой-нибудь местный лакей «Терракона» сможет организовать уборку.

В разуме Ставроса всплыло слово «покой», но он не нашел места, куда его можно было пристроить. Наблюдатель сосредоточился на портрете Джин, снимке, когда ей только исполнилось восемь месяцев. Она улыбалась; счастливое беззубое дитя, все еще невинное и полное изумления.

«Есть путь, — словно говорила эта куколка. — Мы можем сделать все, никто не узнает…»

Горавицы только что потеряли своего ребенка. Даже если они захотят починить ее тело, заново подключить разум, у них ничего не получится. «Терракон» возместит ущерб по всем юридическим обязательствам, да и какого черта, даже нормальные дети время от времени кончают жизнь самоубийством.