Питер Уоттс - Подёнка

Перед глазами Ставроса возник образ: Джин Горавиц, похороненная заживо в безвоздушной тьме, заваленная тоннами земли, наконец освободилась. Джин Горавиц пробилась к воздуху.

Другая картинка, теперь уже самого себя: Ставрос Микалайдес, освободитель. Человек, сделавший для нее возможным, пусть и на краткий срок, увидеть мир, где виртуальный воздух сладок, а оков не существует. Естественно, к чуду были причастны и другие, дюжина техников, в два раза больше юристов, но все они со временем исчезли, их интерес стал угасать с подтверждением гипотезы и подписанием последнего документа. Ущерб в пределах нормы, проект приближается к завершающей стадии. Нет нужды тратить время хотя бы одного сотрудника «Терракона» на простое наблюдение. И остался только Ставрос, а для него Джинни никогда не была проектом. Она принадлежала ему, так же как и Горавицам. А может, и больше.

Но даже Ставрос не знал, чем все это было для нее. Да и мог ли кто-то на физическом уровне понять такое? Когда Джин Горавиц соскальзывала с поводка своего плотского существования, она просыпалась в реальности, где законы физики умерли.

Разумеется, все началось не так. Систему запустили с записанными годами земного реального окружения, любовно просчитанного до последнего клочка пыли. Но она была изменчивой, отвечая нуждам растущего интеллекта. Как показал опыт, даже слишком изменчивой. Джин Горавиц трансформировала свою персональную реальность столь радикально, что даже технические посредники Ставроса едва могли проанализировать ее. Эта маленькая девочка могла превратить лесную поляну в кровавый римский Колизей одним своим желанием. Свободная, Джин жила в мире, где исчезли все границы.

Мысленный эксперимент по жестокому обращению с детьми: поместите новорожденного в окружение, лишенное вертикальных линий. Держите его там, пока не сформируется мозг, пока проводка не затвердеет. Целые группы клеток сетчатки, отвечающие за сопоставление с определенным образцом, недоразвитые из-за отсутствия потребности в них, навеки останутся вне зоны досягаемости этого человека. Телефонные вышки, стволы деревьев, вертикальные небоскребы — ваша жертва станет неврологически слепой к подобным вещам на всю жизнь.

Что же случится с ребенком, выращенным в мире, где вертикальные линии превращаются по мановению руки в круг фракталов или любимую игрушку?

«Мы — нищие, — подумал Ставрос. — По сравнению с Джин, мы все — слепцы».

Разумеется, он видел то, с чего она начинала. Программное обеспечение считывало информацию прямо с затылочных долей коры ее головного мозга, без помех переводя их в образы, проецируемые на его визуальные сенсоры. Но изображение — это не зрение, это всего лишь… сырой материал. На всем пути от глаз к мозгу стоят фильтры: клетки рецепторов, пылающие границы сознания, алгоритмы сопоставления с уже существующими в разуме образцами. Бесконечный запас прошлых образов, эмпирическая визуальная библиотека для использования. Больше, чем взгляд, зрение — это субъективный котел бесконечно малых улучшений и искажений. Никто во всем мире не мог интерпретировать видимое окружение Джин лучше Ставроса Микалайдеса, а он спустя годы по-прежнему был едва способен извлечь хоть какой-то смысл из этих форм.

Она находилась просто неизмеримо впереди любого человека. Именно это Ставрос любил в ней больше всего.

Сейчас, спустя какие-то секунды после того, как отец оборвал связь, Ставрос наблюдал, как Джин Горавиц восходит в свою подлинную сущность. Эвристические алгоритмы выстраивались перед его глазами; нейронные сети беспощадно чистили и отсеивали триллионы избыточных связей; из первобытного хаоса возникал разум. Количество энергии, затрачиваемой мозгом на совершение одной операции, рухнуло вниз, как нагруженный конец качелей, зато эффективность обработки данных подпрыгнула до стратосферной высоты.

Вот это была Джин. «Они понятия не имеют, — подумал Ставрос, — на что ты способна».

Она с криками проснулась.

— Все в порядке, Джин, я здесь. — Он говорил тихим голосом, помогая ей успокоиться.

Ее височная доля еле заметно вспыхнула от получаемой информации.

— О боже, — пробормотала девочка.

— Опять кошмар?

— О боже. — Слишком частое дыхание, слишком быстрый пульс. Адренокортикальные аналоги сейчас зашкаливали бы. Это походило на телеметрию изнасилования.

Микалайдес подумывал убрать эти реакции. Несколько изменений в настройках программы сделают девочку счастливой. Но они же превратят ее в нечто иное. За химикалиями нет личности, и, хотя разум Джин — это скорее электроны, а не белки, правила везде одни и те же.