Роберт Уилсон - Джулиан. Рождественская история

— Ты рискуешь даже не моралью, — наставляла меня матушка. — Высокородные привыкли вести себя совершенно иначе, чем мы, Адам. В их играх на кон всегда ставятся жизни. Ты знаешь, что отца Джулиана повесили?

Мой друг никогда не говорил об этом, но все и так знали. Я повторил заверения Годвина, что Брайс Комсток был невиновен.

— Вполне возможно. В этом и дело. Последние тридцать лет президент у нас Деклан Комсток, и его родственники стали проявлять зависть. Единственную угрозу власти дяди Джулиана представлял его брат, который стал опасно популярным после войны с бразильцами. Подозреваю, мистер Годвин прав, и Брайса Комстока повесили не за то, что он был плохим генералом, а совсем наоборот, за то, что он был слишком успешным.

Несомненно, я не мог сбрасывать со счетов возможность подобных интриг, так как слышал истории о жизни в Нью-Йорке, где пребывал президент, от которых волосы встали бы дыбом даже у самого законченного циника. Но какое отношение они имели ко мне? Или даже к Джулиану? Мы же всего лишь дети.

Эх, каким же я был наивным!

Дни стали короче, День благодарения пришел и ушел, потом пролетел ноябрь, а в воздухе закружился снег — по крайней мере, воздух стал пахнуть по-другому, — когда в Уильямс-Форд прибыли пятьдесят кавалеристов из резерва Атабаски, эскорт для примерно такого же числа агитаторов и выборщиков.

Довольно много людей просто ненавидят зиму в Атабаске. Я не из их числа. Я не против холода и тьмы, пока есть угольный нагреватель, спиртовая лампа для чтения долгими ночами и пшеничные пироги с головкой сыра на завтрак. Подходило время Рождества — одного из четырех всеобщих христианских праздников, одобренных Доминионом (остальные три — Пасха, День независимости и День благодарения). Из них мне всегда больше всех нравилось Рождество. Дело даже не в подарках, которые обычно не отличались роскошью (хотя в прошлом году я получил от родителей договор на аренду дульнозарядки, чем необычайно гордился), и не в духовной сущности праздника, мысли о которой, к стыду моему, редко приходили мне в голову, и думал я о ней только на церковных службах, когда ничего другого не оставалось. Мне нравилось общее впечатление от холодного воздуха, выбеленного морозом утра, сосновых и падубных венков, прибитых к двери, клюквенно-алых полотнищ, радостно плещущихся над главной улицей на холодном ветру, рождественских песен и гимнов — всего захватывающего дух противостояния с зимой, когда люди одновременно отвергали наступающие холода и подчинялись им. Я любил размеренность рождественских ритуалов, их отлаженность, когда, подобно часовому механизму, каждый зубчик на колесе времени задействован с тончайшей аккуратностью. Это успокаивало, говорило о вечности.

Но тот год полнился дурными предзнаменованиями.

Войска резервистов вошли в город пятнадцатого декабря. По всей видимости, их прислали к нам на время президентских выборов. Национальные выборы в Уильямс-Форде уже давно стали формальностью. К тому моменту, как горожане голосовали, все уже было решено в более населенных восточных штатах, причем это если на выборы выдвигалось больше двух кандидатов, что случалось редко. Последние шесть лет ни один человек и ни одна партия не претендовали на пост президента, и нами вот уже тридцать лет правил Комсток. Выборы стали неотличимы от простой процедуры одобрения.

Но никто не возражал, так как они сами по себе стали весомым событием, практически цирком, с обязательным прибытием выборщиков и агитаторов, у которых всегда имелось в запасе хорошее шоу.

В этот год — слух пошел из самого поместья и теперь разнесся повсюду — в Доминион-Холле должны были показать кино.

Я никогда не видел никаких фильмов, хотя Джулиан описывал их мне. Он смотрел их в Нью-Йорке еще ребенком, и когда его охватывала ностальгия — жизнь в Уильямс-Форде иногда казалась слишком спокойной моего другу, — то начинал вспоминать именно о них. Поэтому, как только официально объявили, что в ходе предвыборной агитации покажут кино, мы оба пришли в восторг и договорились встретиться в Доминион-Холле в условленный час.

Вообще-то по закону мы не могли там присутствовать. Я еще не подходил для голосования по возрасту, а Джулиан был слишком заметным и даже неудобным гостем, единственным аристократом на собрании арендаторов (высокородные голосовали отдельно в поместье и уже заполнили бюллетени по доверенности за своих рабочих-контрактников). Поэтому я дождался, когда родители уедут на сеанс, а сам тайком последовал за ними пешком, успел практически перед самым началом. Подождал позади здания, где было привязано около дюжины лошадей, пока не прибыл Джулиан, взявший коня в поместье. Он попытался одеться так, чтобы можно было принять его за арендатора: в конопляную рубашку, темные штаны и черную фетровую шляпу, низко надвинутую на лоб, чтобы скрыть лицо.