Роберт Уилсон: Джулиан. Рождественская история

— Я слышал о ДНК, — ответил я. — Это жизненная сила предков-материалистов. Миф.

— Вроде людей, ходящих по Луне?

— Именно.

— И на кого же ты опираешься, говоря так? На Бена Крила? На «Историю Союза»?

— Все меняется, кроме ДНК? Это чересчур даже для тебя, Джулиан.

— Да, он действительно забавен, если бы я такое говорил. Но ДНК изменчива. Она старается запомнить себя, но ей никогда не удается сделать это в совершенстве. Вспоминая рыбу, она воображает ящерицу. Вспоминая лошадь, представляет гиппопотама. Вспоминая обезьяну, представляет человека.

— Джулиан! — настойчиво повторил Сэм. — По-моему, достаточно.

— Ты говоришь как дарвинист, — заметил я.

— Да, — признал мой друг, улыбаясь при мысли о столь жуткой ереси. Осеннее солнце придало его лицу оттенок медного пенни. — По-видимому, да.

В ту ночь я лежал в кровати, пока не убедился, что родители заснули. Потом встал, зажег лампу и взял новую (или, скорее, очень старую) «Историю человечества в космосе», которую перед этим спрятал под дубовым комодом.

Я листал ломкие страницы. Я не читал книгу. Собирался, но сегодня слишком устал и не мог сосредоточиться. В любом случае мне просто хотелось посмаковать слова (хотя они вполне могли быть ложью и выдумкой), а не ломиться сквозь них. Сегодня мне хотелось попробовать текст, иными словами, посмотреть на картинки.

В книге было множество фотографий, и каждая приковывала взгляд новыми чудесами и невероятными вещами. Одна из них показывала — или подразумевала — людей, стоящих на поверхности Луны, прямо как описывал Джулиан.

Люди на картинке были, по всей видимости, американцами. На плечах их лунных одежд виднелись эмблемы с флажками, архаические версии нашего собственного знамени, правда, звезд оказалось не шестьдесят, а гораздо меньше. Их одежда была белой и какой-то неуклюже громоздкой, похожей на зимние шубы эскимосов, и они носили шлемы с золотыми забралами, скрывавшими лицо. Наверное, на Луне очень холодно, если исследователям понадобилась такая нескладная защита. Возможно, они прибыли туда зимой. Тем не менее я не заметил на картинке льда или снега. Луна казалась похожей на пустыню, сухую, как палка, и пыльную, как гардероб мусорщика.

Не могу сказать, как долго я в недоумении рассматривал эту картину. Час или даже больше. Что я тогда чувствовал, тоже сложно описать… словно стал больше себя самого, но погрузился в невероятное одиночество, словно вырос до самых звезд и теперь не вижу ничего знакомого. К тому времени, как я закрыл книгу, за моим окном уже поднялась Луна — в смысле настоящая Луна урожая, полная и оранжевая, полускрытая за пролетающими мимо, крутящимися облаками.

Я думал, возможно ли, чтобы люди посетили небесное тело. Возможно ли, что они добрались туда, если судить по картинке, на ракете в тысячи раз большей, чем привычные фейерверки на День независимости? Но если наши предки долетели до Луны, то почему не остались на ней? Неужели она настолько негостеприимное место?

А возможно, они остались там и живут по сей день. Если на Луне так холодно, размышлял я, то людям пришлось бы разводить костры для тепла. А дров там вроде бы нет, поэтому им пришлось бы использовать уголь и торф. Я подошел к окну и стал смотреть на Луну, ища на ней огни костров, шахты или следы какой-нибудь промышленности, но ничего не увидел. Это была всего лишь Луна, морщинистая и неизменная. Я аж покраснел от своего легковерия, снова спрятал книгу, прогнал ересь из разума молитвой (ну или ее поспешным заменителем) и в конце концов заснул.

Я не смогу рассказать вам об Уильямс-Форде и о том положении, которое занимала в нем моя семья и семья Джулиана, прежде чем не опишу опасность, угрожающую, по мнению Сэма Годвина, Джулиану, признаки которой появились в нашей деревне незадолго до Рождества. [5] Прошу у своих читателей терпения, если описываю вещи, заведомо им известные. Я принимаю во внимание возможность иностранной аудитории, читающей эти строки, или же будущих поколений, для которых нынешние обстоятельства не покажутся столь самоочевидными.

В начале долины располагался источник процветания нашего города — поместье Дунканов — Кроули, сельское владение (естественно, мы же находились в Атабаске, вдали от восточных средоточий власти), принадлежащее двум нью-йоркским влиятельным торговым семьям. Они считали его не только источником дохода, но и ценили как место отдыха, находящееся на безопасном расстоянии (несколько дней путешествия поездом) от интриг и веяний городской жизни. В поместье жили — хотя «управляли» будет куда более точным словом — не только главы Дунканов и Кроули, но еще и целый легион кузенов, племянников, различных родственников, высокородных друзей и выдающихся гостей, приехавших сюда в поисках свежего воздуха и сельских видов. Наш уголок Атабаски благословлен мягким климатом и живописными пейзажами, сменяющимися согласно временам года, а подобные вещи привлекают аристократов, так же как мед — мух.