Кормак Маккарти - Дорога [Литрес]

– Например. Или расскажи, о чем ты думаешь.

– Но ведь истории должны быть с хорошим концом.

– Необязательно.

– А ты всегда только такие рассказываешь.

– А ты таких не знаешь?

– Мои больше похожи на нашу жизнь.

– А те, что я рассказываю, нет?

– Нет.

Посмотрел на сына.

– Наша жизнь, по-твоему, кошмар?

– А ты как думаешь?

– Ну смотри. Мы пока живы. Столько всего плохого произошло, а мы еще живы.

– Ну да.

– Ты не считаешь, что это здорово?

– Думаю, что ничего особенного в этом нет.

Они придвинули к окнам разделочный стол, расстелили на нем одеяла, и мальчик улегся ничком, рассматривая бухту. Отец устроился так, чтобы можно было поудобнее вытянуть ноги. Между ними на одеяле – револьвер, сигнальный пистолет и коробка с ракетами. Отец сказал:

– А я полагаю, она не такая уж и плохая. Совсем не плохая история. Что-то в ней есть.

– Не переживай, пап. Я бы хотел немного помолчать.

– А как насчет снов? Раньше ты мне их рассказывал.

– Я не хочу сейчас разговаривать.

– Ладно.

– У меня и сны все какие-то плохие. В них всегда что-то не то случается. Ты сам говорил, что это нормально, потому что хорошие сны – плохой знак.

– Может, и так. Не знаю.

– Когда ты просыпаешься от кашля, то стараешься уйти подальше или в сторону. А я все равно слышу твой кашель.

– Извини, пожалуйста.

– Однажды я слышал, как ты плакал.

– Помню.

– Если мне нельзя плакать, то и ты не должен.

– Хорошо.

– У тебя нога заживет?

– Да.

– Не врешь?

– Нет.

– А то она выглядит ужасно.

– Ну уж, не преувеличивай.

– Тот человек хотел нас убить, так?

– Да, пытался.

– Ты его убил?

– Нет.

– Ты говоришь правду?

– Да.

– Ну ладно.

– Теперь все выяснил?

– Да.

– Я думал, ты не хочешь разговаривать.

– Не хочу.

Прошло два дня, прежде чем они отправились дальше. Отец плелся, прихрамывая, толкая перед собой тележку, мальчик не отходил от него ни на шаг, пока они не вышли за черту города. Дорога пролегала вдоль серого плоского берега, на ее поверхности то и дело попадались холмики песка, нанесенного ветром. Песок сильно затруднял движение, в некоторых местах приходилось отгребать его доской, которую они примостили внизу тележки. Вышли на пляж, укрылись от ветра за дюнами и сели рассматривать карту. Захватили с собой горелку, вскипятили воду и заварили чай. Сидели, закутавшись от ветра в одеяла. На самом берегу потрепанные бурями и непогодой шпангоуты старинного корабля. Серые, занесенные песком бимсы, старые крепежные болты ручной работы. Изъеденная ржавчиной оснастка из железа глубокого сиреневого цвета, выплавленного где-то в печах Кадиса или Бристоля и прокованного на почерневших от копоти наковальнях, способная и три столетия противостоять морской стихии.

На следующий день они миновали заколоченные досками дома – руины приморского курорта. Дорога уходила от берега вглубь, в сосновый лес, где пепел смешивался с сосновыми иголками и в темных кронах шумел ветер.

В полдень, когда светлее всего, расположился на дороге, чтобы снять швы. Ножницами из аптечки разрезал нитки, отложил ножницы и снял зажим. Следующий шаг – вытащить нитки, прижимая кожу в нужном месте большим пальцем. Мальчик сидел рядом, наблюдал. Зажимом прихватывал кончики ниток, вытягивал одну за другой. Крохотные бусинки крови. Закончив, спрятал зажим и наложил повязку на шов, встал, и надел штаны, и отдал мальчику аптечку, чтобы тот положил ее на место.

– Больно было, да?

– Да.

– Ты и вправду такой храбрый?

– Так, не очень.

– А какой твой самый геройский поступок?

Отец сплюнул на дорогу кровавую слюну.

– Когда встал сегодня утром.

– Правда?

– Нет. Не обращай на меня внимания. Пошли.

Вечером забрезжили расплывчатые очертания другого прибрежного города, скопление покосившихся высоток. Решил, что от жара арматура размягчилась, а потом затвердела, но здания так и не выпрямились до конца. Расплавленное оконное стекло свисало сосульками со стен, как глазурь на торте. Они продолжали идти. Порой ночами посреди черного холодного запустения просыпался от цветных снов, наполненных человеческой любовью, пением птиц, светом солнца.

Уперся лбом в скрещенные руки, лежащие на ручке тележки, и кашлял. Сплюнул кровью. Все чаще вынужден был останавливаться и отдыхать. Сын наблюдал. Неосознанно начал привыкать к мысли, что отец уходит от него. Хотя не представлял себе иной жизни. Он знал, что по ночам мальчик не спит, слушает его дыхание.