Андрей Нуйкин - Посвящение в рыцари

— При чем тут правда? Раз все равно ничего нельзя поделать, лучше и не думать совсем. Правда о смерти ужасна и жестока — все мы умрем, и каждого из нас поодиночке закопают в землю. И будут там только темнота, холод и сырость, бр-р…

Папа возмутился:

— Это неправда! Если было бы только так — жить не стоило бы! Послушайте, что я вам расскажу. У одного древнего, мудрого народа, поклонявшегося солнцу, существовала такая вот легенда. Когда-то давным-давно в мире не было ни дня, ни ночи, ни света, ни тьмы — так, серость какая-то. Все выглядело одинаковым, только люди были разными. У одних в душе всю жизнь копилось тепло, свет — от доброты, благородства, любви. А мир так устроен, что совсем в нем ничто не исчезает. Когда хорошие люди умирают, накопленное в их душах тепло высвобождается и летит к солнцу. Тепло ведь всегда вверх летит. И не только люди копят тепло, но и звери, птицы, деревья. У бабочки какой-нибудь тепла совсем немножко — с булавочную головку, но и оно вверх тянется. Вот из этих-то ручейков тепла, дружелюбия и образовалось солнце. Мы говорим: солнце нас греет, но это не солнце, а наши предки, наши друзья, все добрые люди вообще после смерти светят нам и греют нас. Однако среди людей всегда было немало таких, души которых всю жизнь накапливали только темное, холодное — жадность, злость, зависть, жестокость, властолюбие… После смерти эта тяжелая гадость просачивается сквозь землю. Целые озера там, под землей, этого яда собираются, от них идут испарения, люди дышат ими и отравляются — начинают глупеть, ненавидеть и бояться друг друга.

Тут мама перестала сердиться и за волосы папу потрепала:

— Сочинитель ты мой!

— А я, — спрашиваю, — а я?

— И ты, — говорит мама. — Ты тоже мой. Оба вы мои и оба сочинители.

…Впрочем, все это прямого отношения к тому, о чем я хочу вам рассказать, не имеет. Тем не менее нам придется сделать еще одно отступление и, вернувшись на несколько лет назад, познакомиться с событием, которое повлекло за собой все остальные.

Появился Карла действительно очень странно. Возвращался как-то папа вечером с работы и видит: валяется у наших дверей большущая картонная коробка, а в ней что-то ворчит и шевелится.

— Эй, — крикнул папа, заходя на кухню, — тут нам какого-то зверя подбросили!

Открываем мы коробку, а из нее вылезает горбатенькое существо в грязновато-коричневом вытертом мундирчике, лысенькое, с бесцветными, быстрыми глазками, а по кухне распространяется удивительно противный запах. Будто протухло что-то.

— Спасибо. Большое спасибо, что вы меня… к себе… в дом… Я приложу усилия и оправдаю… Вы будете мной довольны… Большое спасибо… — залопотал карлик, вытягиваясь по стойке «смирно».

— Откуда у тебя это? — недоумевает мама.

— Возле дверей нашел. Ну-ка, доложи, раз ты такой бравый: кто тебя выбросил и вообще зачем ты?

— Я буду стараться… Я добросовестный… Вы не пожалеете… Я…

— А записки в коробке нет? — спросил отец. — Когда ребенка подбрасывают, всегда записку кладут.

Записки не было, была загадочная типографская этикетка: «Эдик, говорящий мальчик со съемными лицами. 3-й сорт. Цена 1 руб. 21 коп.»

— Нес кто-нибудь по лестнице и выронил, — предположил папа. — Повесим утром на дверях объявление, может, и отыщется хозяин. Чего только этот Эдик так противно пахнет?

— Выкупаемся — и не хуже других будем, — вступилась за карлика мама, не терпевшая, чтобы при ней кого-то обижали.

Так у нас поселился Карла. Позже я понял, что не случайно, но и тогда кое-что в появлении столь странного существа столь странным способом нас насторожило.

И насчет «сменных лиц» мы долго ничего понять не могли. У Эдика (скоро все стали его звать Карлой) было постоянно одно лицо, исполненное уважительности, предупредительности, даже угодливости.

— Ваши туфли, Мария Игоревна, несколько запылились. Я взял на себя смелость протереть их мягкой тряпочкой с последующим намазыванием кремом и доведением до блеска посредством щетки…

Так вот витиевато он выражался.

— Спасибо, Карлушенька, — отвечала растроганная мама. — Напомни, будь добр, вечером, чтобы я тебя еще раз зеленым мылом помыла, а то бедная Мурка просто в истерике колотится от твоего аромата. Прямо хоть валерьянкой ее отпаивай.

— Может, его в керосине лучше вымочить? Право слово, приятнее будет возле него находиться, — морщился папа. Он сразу невзлюбил Эдика и, наверное, не только из-за запаха. Карла на него не обижался.