Эрик Рассел - Разворот на 180°

– Я знаю свои права, – заверил его Мэйсон.

– И посему, – продолжал чиновник тоном, как будто совершал обычный в таких случаях ритуал, – мы должны принять ваш выбор независимо от того, хотите ли вы или не хотите помочь заполнению анкет. Если вы не станете отвечать на наши вопросы – это ничего не изменит. Но некоторые сведения могли бы сослужить нам большую службу, и мы были бы чрезвычайно благодарны вам за содействие. Вопросов вовсе не так уж много – осталось всего несколько пунктов.

– Содействие? – переспросил Мэйсон, почесывая подбородок с той же саркастической усмешкой, какая была у него при разговоре с девушкой за дверью. – Мне кажется, я вряд ли уже могу быть кому-либо полезен.

– Многим так кажется. И, как правило, это заблуждение. На деле, – продолжал пухлый человечек, оживая на глазах, – я служу на этом месте вот уже двадцать лет и до сих пор не встретил человека, который был бы совершенно бесполезен.

– Похоже, вы пытаетесь отговорить меня, – заметил Мэйсон. Его голос неожиданно окреп: – Мой разум отработал свое!

– Не будете ли вы столь любезны рассказать, на чем основано такое утверждение?

– Нет ни одной причины оставаться в живых. Если человек решает умереть, значит, он имеет на то свои веские основания. Но только в виде любезности, могу сказать: основная причина в том, что я не боюсь смерти.

– И жизни? – вставил чиновник. Его пухлое лицо внезапно приняло иное выражение. Оно стало чрезвычайно проницательным.

– И жизни, – повторил Мэйсон без малейшего колебания. Затем продолжил: – Когда все планы в жизни человека осуществлены, все цели достигнуты, все амбиции реализованы, а все друзья давно отправились в мир иной, то и он должен отойти от всего лишь по той причине, что ему больше нечего делать, жизнь перестает быть жизнью. Она становится, скорее, просто существованием, временем ожидания. Других оправданий своему существованию я не нахожу.

Чиновник участливо кивнул: – Не мне, конечно, разубеждать вас. – Он показал на бланки: – Разрешите хотя бы заполнить эти анкеты или вы отказываетесь сделать одолжение?

– Ах, давайте, доводите до конца эту волокиту, – ответил Мэйсон.

Собеседник вновь поднял ручку:

– Женаты?

– Не было времени.

– В самом деле? – Он записал это с явным сомнением. – Значит, и детей нет?

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы никогда не выступали в роли донора?

Мэйсон оборвал его:

– Никогда не одобрял подобных обычаев, даже если они заложены в нашей цивилизации.

– Они необходимы, поскольку полезны для каждого, – возразил собеседник. – Ведущая сила, толкающая вперед современную науку, – это стремление помочь людям. Или вы предпочитаете, чтобы все вершилось, как в варварские века, когда наука была продажной, а знания употреблялись во зло?

– Не уверен, что это было бы хуже. Во всем было больше путаницы, но больше и жизни.

– Вы предпочитаете, так сказать, поедать все сырым?

– На этой стадии – да, – Мэйсон продолжал говорить, как будто раздумывал вслух. – У меня алебастровая вилла и сорок акров кактусовых садов на Марсе. Это верх возможного и достижимого в жизни. Во многих отношениях эта алебастровая вилла – своеобразный мавзолей над могилой. Но я страдаю от мучительной скуки в абсолютном комфорте. Как же мало осталось сделать – эта работа для первого и второго поколения омоложающихся. Земля цивилизованна. Венера освоена. Марс тоже. Также и Луна под многочисленными искусственными куполами. Везде, куда ни глянь, – цивилизация, порядок, расчет и контроль.

– Неужели везде? – засомневался чиновник, недоверчиво поднимая брови.

– Даже джунгли искусственно выращены на потеху роду человеческому, – продолжал Мэйсон с ощутимой ноткой презрения в голосе. – Джунгли из вегетативно разработанных растений и животных, которые находятся под наблюдением ветеринаров. Лев в конце концов возлег-таки рядом с агнцем. Тьфу!

– Вам это не нравится? – осторожно поинтересовался чиновник.

Мэйсон гордо повернул голову:

– Веками китайцы пользовались древним проклятием: «Что б ты жил во времена перемен!» Теперь это уже не проклятие. Это благословение. Мы высокотехнологичны и высокоцивилизованны. Мы получили так много прав, вольностей и свобод, что можно только молиться об оковах, с которыми можно побороться и потом с наслаждением разбить. Я считаю, что с оковами жизнь была бы интереснее, если бы у нас еще остались хоть какие-то оковы.

– Сомневаюсь, – заявил чиновник. – Люди очень счастливы в нашем веке, пока ими вдруг не овладевает фрустрация, непонятное ощущение бесцельности существования. Но у подавляющего большинства это наступает очень и очень нескоро. – Он указал ручкой на свои бумаги. – В вашем случае это заняло почти три века – чтобы достичь подобной стадии в развитии.