Клод Вейо: Сборник "Еще немного икры"

– И хотя американцы взяли на себя основную работу по созданию Корабля, они были не одни. Корабль — это детище всех землян, Анни, и вы это прекрасно знаете. И именно поэтому экипаж и научные группы были сформированы из лиц всех национальностей, были бы подходящие люди. И именно поэтому мы все говорим на интерлингве и уже так долго, что вы даже этого не замечаете. Это не американская экспедиция, Анни. Это даже не международная экспедиция. Это просто земная экспедиция.

– Конечно, вы правы, а я глупая. Но если бы вы знали, как иногда…

Она повернулась к окну.

– Взгляните на эти лачуги… Как будто ларьки на барахолке! После десяти лет пребывания на Бискупике вот чем мы стали: бедняками, еле сводящими концы с концами. Мы не преуспели, и это надо признать. Мы не были готовы к тому, что случилось. Нас готовили к героическому перелету через Галактику, а не к забиванию гвоздей или вскапыванию огорода. Вдали от себе подобных, отрезанные от земной технологии, вырванные из рядов нашей расы, мы даже не смогли воссоздать в достаточной степени быт среднего землянина. Нас тысяча двести специалистов во всех областях, среди нас — полсотни гениев, но мы ведем жалкое существование посреди дикого леса и при этом сохраняем детскую уверенность, что все это временно, что нужно только потерпеть и что скоро мы отсюда выберемся. Мне кажется, что мы все умрем от этого заблуждения.

– Вы не единственная, кто так считает, Анни. Наибольшие реалисты среди нас ратуют за то, чтобы поставить крест на мыслях о Земле, и требуют начать серьезное исследование Бискупика, имея в виду, что мы здесь останемся навсегда. Они борются против того, что называют нашим геоцентризмом. Против того самого геоцентризма, с которым вы до сих пор рассказываете детям о Земле, которой они никогда не видели… и которую они, скорее всего, никогда не увидят.

– Я все понимаю, — согласилась мадемуазель Моро. — Но эти мысли рождает не разум, вы сами прекрасно знаете. Это чисто эмоциональное и идет откуда-то изнутри.

– Все мы, кто знал Землю, обречены на эти муки, — сказал еще капитан Буланже. — Возможно, только последующие поколения будут от них избавлены.

Тут мадемуазель Моро подняла голову и увидела, что я еще в классе.

– Эрве, ты почему не на перемене? Ну-ка, беги к своим друзьям.

Когда я выходил, она опять заговорила с капитаном, но тут я уже не понял ни слова. Они, видимо, перешли на один из этих запутанных языков, на которых взрослые иногда говорят друг с другом. Это, видимо, был… Как он называется? Французский. На нем иногда разговаривают между собой папа и мама, когда не хотят, чтобы я их понял. Но кроме французского есть и другие языки. У родителей Херберта другой язык, а у родителей Тины еще один. Как будто у каждого взрослого есть свой собственный язык. Зачем это нужно, раз на интерлингве все могут сказать всем все, что угодно?

– Эрве, ты что, меня не слушаешь? О чем я сейчас говорила?

Черт! Картинка на экране была уже другая. Теперь там были деревья, но уж точно не здешние. Эти были слишком маленькие. Видно по людям, проходившим под ними… До самых низких веток они почти могли бы дотянуться рукой. И потом эти люди забавно одеты. Вместо брюк и сапожек женщины были обернуты во что-то вроде пышных фартуков, по всякому разрисованных: кругами, полосками… А из-под фартуков торчат ноги. По правде сказать, все это довольно смешно выглядит, и Херберт фыркает. Это опять, должно быть, картинки Земли.

– Так что же, Эрве? Я не слышу ответа. Что такое весна?

Открывшаяся дверь спасла меня. На фоне дверного проема возник силуэт капитана Буланже. Он неподвижно стоит, не произнося ни слова, но видно, что он весь напряжен.

Машинально мадемуазель Моро выключила проектор и отдернула шторы. В неярком свете дня лицо капитана под низко надвинутым козырьком потрепанной фуражки выглядит очень строгим и будто окаменевшим.

– Что случилось? — нервно спросила мадемуазель Моро. Капитан прошел к старой доске, пластик которой совсем износился от синтетического мела.

– Это Пенн, — сказал он. — Он возвращается.

Тут в классе поднялся страшный гомон, все говорили, не слушая друг друга. Мадемуазель Моро стояла перед капитаном с совершенно белым лицом и даже не повернула головы, чтобы нас успокоить.

Полковник Пенн возвращается с Бис-биса. Вот это действительно новость!

У полковника Пенна и перед отлетом в прошлом году была длинная борода, но теперь… Ну и ну, она почти до пояса. И вся седая. Волосы у него тоже очень длинные и вьются локонами из-под старой фуражки. Многие в колонии отрастили себе бороду и длинные волосы…