Журнал «Полдень, XXI век» - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого 2010 № 6

— Мозги зависают, — признался он растерянно. — Замкнуло что-то. Если честно, я боюсь тебя больше, чем этого пакостного песка.

— А что со мной не так?

— Да всё! Как с инопланетянкой говорю.

Она состроила рожу:

— «Инопланетянка»! Ты смешной… Отец мой спился, и мама его бросила. Он замёрз на улице, пьяный был. Мама умерла, когда меня рожала. Моему брату было тогда лет десять. Меня отдали в Дом малютки, брата в детдом. Он придумал себе, что в смерти мамы виновата я — не родилась бы, ничего бы не случилось. Так что больше я его не видела… Это мне всё классная рассказала — в воспитательных целях.

— Педагог херов… Ты давно сбежала?

— Последний раз в марте. Тошно там, сил нет терпеть.

— И сколько тебе лет?

— Было написано — одиннадцать. На самом деле, наверное, больше. Ну и как тебе история?

— Ужас.

— Обычная, по-моему…

Да уж, обычная. Пустяки, дело житейское, как вещал один сказочный ёптимист.

Барсуков попытался поставить себя на место девочки — и не смог.

Мысли путались. Было плохо. Острая грань доски резала грудь, руки едва ощущались…

Зверски хотелось жить.

И тогда он начал рассказывать сам, без начала и предисловий, первое, что приходило на ум, — лишь бы не опоздать, лишь бы убедить эту малолетнюю мучительницу… или мученицу?.. в чём? В чём убедить?! Да в том, что он — не конченый человек, в чём же ещё… Ведь почему Белкина так поступила, почему бросилась с балкона? Вовсе не из-за крушения какой-то там суки-любви, а просто кайф оказался сломанным. И пришёл стрём… Пусть не по своей воле она обдолбалась, пусть её пришлось долго и с выдумкой убалтывать, но ведь она позволила себя уболтать! Она хотела стать королевой — на час. Её самолюбие, задетое ловким Лисицыным, оказалось сильнее её же принципов, и дело не в том, что два подлеца на этом сыграли, а в том, что принципы-то, значит, чахленькие. А уж дальше она оттягивалась наравне со всеми — добровольно… Вот и получила жестокую «измену», когда припёрся её Вася, то бишь страх жгучий и тоску смертную. Если под кайфом происходит что-то неправильное, противу твоей природы, «измена» гарантирована. Предательское состояние. На его пике — чего только люди не отшелушивают! От слабости это, а не от силы. Никаких вам шекспировских драм. Тривиально, господа.

Несчастный случай…

— Не всё ли равно, что ты там натворил? — перебили его. — Кому какое дело.

— Ну как же… Человек погиб. Или искалечен…

— У твоей Белкиной был выбор, и она выбрала. Ей отвечать, а не тебе. Как и за нерождённое дитё, которое она от тебя бы понесла.

Кто это сказал? Чьи были слова, неужели всё той же малявки? Или — почудилось, прислышалось? Невозможно понять… В голове бешено крутилась спираль галактики, космос сотрясали удары колокола. Звон разрывал реальность на куски. Чёрная воронка спускалась с неба, смазывая дома, улицы, воспоминания, прекрасные картины будущего…

— Я больше не могу, — прошептал Барсуков. — Уплываю… блин…

Тела не существовало. Сердце стучало где-то отдельно. В глазах темнело. Девочка превратилась в размытое пятно.

— Лови, это теперь твоё, — сказало пятно. — Храни на память.

Речь шла о кепке. Присев на четвереньки и вытянувшись, бродяжка попробовала водрузить злосчастный трофей Барсукову на голову. Не дотянулась. Тогда — аккуратно набросила. Кепка, оседлав на миг макушку, съехала набок, на ухо. Так и застряла — козырьком в зенит.

В этот момент силы окончательно отказали студенту: скрюченные пальцы разжались.

— Пусть тебе повезёт… сестричка… — озвучил он свою последнюю волю.

Отдалившийся берег медленно пополз вверх.

— А я бы тебя нарисовал… такую потустороннюю…

Кого бы он нарисовал? Девочки уже не было в поле видимости: только что маячила перед глазами, и вдруг — пусто.

— Господа, вы звери! — сказал кто-то им всем… Ну да, мы звери. Лесная чаща, уголок живой природы. Не зря ж предки проштамповали в наших паспортах этакие фамилии. А кто не зверь, пусть первый обнажит клыки…

Это конец, вспомнил Барсуков предсмертное бормотание Лисицына. Ну и ладно, и пусть конец. Лучшая услуга, оказанная подлецу, — дать ему сдохнуть тихо и незаметно, без зрителей.

Прежде чем воронка пожрала его рассудок, он сказал:

— Жаль, не успел…

Качаясь, как пьяный, он вошёл под арку.

Дворик, похожий на дно высохшего колодца… Тишина, покой, оторванность от мира. Никаких окон. Никаких людей, провалитесь вы все. Куда идти, зачем?