Юрий Леляков: На пороге Галактики

— Ну, а хоть троечку — можно? — жалобным, просящим голосом вдруг обратился к нему философ. — Я же всё-таки что-то учил. И потом, я сразу сказал, что хлороформ состоит из туго переплетённых гиф столбчатой губки…

— Да троечку-то можно, — автоматически, не подумав, ответил Кламонтов, ставя тройку в зачётку, протянутую философом. И тут снова что-то показалось ему странным… И тоже — что? Ах, да… В самом деле — почему философ был тут со своей зачёткой? Ведь зачётка — студенческий документ, документ преподавателя — диплом… И значился он там, в зачётке, почему-то студентом химического факультета…

«Подожди, как же так? Философы на химфаке ботанику сдают? Вот не знал… Да, но к чему сейчас? Если я сразу пойду отвечать ему же…»

И тут в сознании Кламонтова будто что-то стало проясняться — и неприятный холодок пробежал между лопатками от внезапного нехорошего предчувствия.

«Ой… Нет… Подожди… Как я могу готовиться сдавать экзамен, если я… принимаю экзамен? Или нет… 8-й билет по философии… Нет, а „хлорофилл из гиф столбчатой губки“? И… он, философ, сказал такое? Да как же это, в самом деле?»

Всё более чувствуя неладное, Кламонтов перевел взгляд на билет — вернее, просто на свою руку, в которой его почему-то не оказалось. Ах да, он на самом деле держал зачётку — билет же, оставленный философом, лежал на парте… Но рука Кламонтова сама собой потянулась к билету, поднесла к глазам, Кламонтов беглым взглядом, прочёл билет один раз, потом, не поняв, другой — и его будто током ударило: билет был не по философии, а по… неорганической ботанике! Под стать названию предмета были и вопросы: «свойства трёхвалентных мхов», «внутреннее строение листа хлороформа» и «двойное окисление у цветковых папоротников».

— Это, что, серьёзно… — начал Кламонтов почти шёпотом, переводя взгляд туда, где ожидал увидеть философа — и тут же умолк, не в силах продолжать. От того, что он увидел, ему едва не сделалось дурно. Оказывается, это он сидел не за третьей партой — за которую, казалось, раньше садился — а за преподавательским столом, и перед ним же были разложены экзаменационная ведомость и зачётки, раскрытые каждая на первой странице. За третьей же партой сидел с бессовестно вылезающей из рукава шпаргалкой-«гармошкой» и что-то торопливо срисовывал с неё на двойной тетрадный лист, явно готовясь к ответу на экзамене… преподаватель неорганической химии, который на первом курсе вёл в их подгруппе лабораторные работы — а ещё поодаль за партами сидели другие знакомые преподаватели и, ничего не замечая вокруг, сосредоточенно списывали что-то каждый со своей шпаргалки. А вот философа — как и его зачётки — не было. Но неужели он действительно поставил в эту зачётку оценку? Он, студент, принял экзамен у преподавателя? И тот, как ни в чём не бывало, ушёл с поставленной им тройкой? А тут и размышлять было некогда — идти отвечать собирался химик…

«Но этого не может быть… — заметались в глубине сознания мысли. — Это просто какой-то сон… Бред… Галлюцинация от переутомления…»

И даже трудно сказать, сколько так прошло — несколько секунд, а, возможно, больше минуты — пока с Кламонтова сошло оцепенение, и он понял, что должен принять происходящее как реальность, и что-то делать в соответствии в ролью, в которой так неожиданно оказался… Хотя — что? Продолжать принимать экзамен?

— … Мох представляет собой сложный эфир гриба и водоросли, произрастающий на азотистом основании… — донёсся голос уже сидевшего рядом химика. Как и философ, тот нёс галиматью, счесть которую наукообразной мог ещё школьный двоечник, но уж не студент-отличник, тем более — преподаватель. — А это… Ну… так когда вода идёт вверх но стволу бензола, она при этом делается красной…

Что-то смутно знакомое вдруг вспомнилось Кламонтову при этих словах. Ну да, точно — из школьного курса ботаники. Только там подкрашенная вода поднималась по стволу не бензола, а бальзамина, ведь бензол — химическое соединение… И однако, в билете № 7 — теперь уже по органической ботанике — по которому отвечал химик — вопросы были именно такие: «сложный эфир гриба и водоросли», «строение ствола бензола», да ещё и — «жилкование листа у непредельных спиртов».

— … И, что, этого на тройку не хватит? — снова донёсся голос химика. — Но я же учил…

«И этот согласен на тройку… Ну дела… Студентов гоняют на опросах перед лабораторными работами — а сами… Ой, подожди, что это я… Нет, но это же не всерьёз, — попытался успокоить себя Кламонтов — хотя у него пробежал озноб, едва он увидел свою экзаменаторскую запись в зачётке химика. — Так не может быть наяву. Я проснусь — и это пройдёт. Хотя наяву мне самому что-то сдавать… Искусство как форму решений Съезда, что ли…»